Пузырь внутри меня не выдерживает и лопается, как только я добегаю до пляжа, и жидкость в нём оказывается болезненными сожалениями. Они сдавливают моё горло так сильно, что сами же и сочатся из моих глаз и стекают реками на мои горячие щёки.
Во мне больше нет вопроса: «Что, если?». Во мне есть уверенность, вернее, понимание, что потеряла самое ценное. Нечто критически важное.
Если это и впрямь был эксперимент, который провели над нами, и не важно, кто его придумал – другие люди или мы сами, я его не узнала, не почувствовала. Или мозг оказался мощнее чувств?
Я думала, что проявляю бдительность, подозревая его во всём. Я думала, что я умная, возможно даже, самая умная из собравшихся здесь подопытных. Я думала, что пытаюсь защитить себя и других. Но на самом деле всё это время отталкивала единственного близкого мне человека.
Глава 35. Единственный
В этот день мне тревожно и беспокойно с того момента, как я открываю глаза. Солнце ядовитое, слишком яркое, жгучее.
Его руки в крови. Кровь на шее, футболке, джинсах.
В глазах – смесь триумфа, горечи и цинизма.
У его ног – тело животного.
– Что это? – спрашиваю я у Вселенной.
– Лесной кабан, – отвечает мне кто-то.
На лицах соплеменников… восторг?! Убитое животное – наша пища, и ни скорби, ни состраданию тут не место. И то и другое сочтут выпячиванием характера или проявлением эгоизма.
Всё, что я хочу делать – строить теплицу. Моя теплица – мой дом. Место, где я по-настоящему ощущаю покой и обретаю смысл. Дело, полезное и для меня, и для общества.
– Ты не будешь помогать? – спрашивает Красивая, когда я прохожу мимо.
– Рук для разделки туши достаточно, разве нет? Если нет, ты скажи. Я помогу сдирать шкуру, отрезать от костей мясо, или что там ещё?
Она смотрит на меня с презрением. А я знаю о ней вещи, которые очень хотела бы забыть. Это как случайно увидеть неприятного тебе человека голым, и потом одновременно испытывать смущение и отвращение.
– Мясо кушать желающих хватает. Ты не претендуешь?
– Нет.
Интересно вот, а в её голову не приходит мысль, что и грядки я строю не только для себя? Или в успех моего дела веры так мало, что оно воспринимается как чудаковатая прихоть? Кто я в их глазах? Одержимая дурочка?
Они правы. По крайней мере, отчасти. Мои грядки успокаивают меня, но больше – возможность быть с ним рядом. Ведь Рэйчел права – есть у него энергетическое поле, и питаться этой энергией действительно хочется всем.
– Привет.
От его голоса, хоть он и негромкий, я вздрагиваю – просто слишком неожиданный этот визит.
– Привет, – здороваюсь с ним и возвращаюсь к работе.
У меня уже готовы почти все грядки, теперь я занимаюсь поиском материала и строительством каркаса будущей теплицы.
– Как у тебя дела?
Его голос мягок, что странно. Для меня, по крайней мере, странно совершить убийство и быть таким уравновешенным, спокойным.
– Нормально. Я могу закончить тут позже, если нужна помощь с разделкой мяса. Ты хочешь, чтобы его тоже засолили?
– М-м… нет, не знаю. Это вы можете и сами решить.
– Ну, Цыпа же не съест его целиком сразу. Нужно засолить, я думаю.
Яма, которую я вот уже день выкапываю для центральных свай теплицы, и которая по моей задумке должна быть круглой, в это мгновение мне кажется могилой. Могилой, в которой можно похоронить много людей.
Мне пришло в голову, что посередине теплицы необходимо сделать отверстие без плёнки для беспрепятственного выхода дыма и горячего воздуха от костра. Умник пошёл дальше и предположил, что у моих усилий будет гораздо больше шансов, если вместо костра установить печку. К её трубе мы и закрепим края плёнки, чтобы тепло не уходило слишком быстро. Правда, эта часть проекта ещё в разработке, так как мы размышляем о более подходящем дополнительном материале, которые не давал бы плёнке плавиться.
– Это не для Цыпы, это для всех! – говорит Альфа с возмущением.
– Извини, я думала, ты охотишься только для неё.
Я решаю один раз посмотреть ему в глаза, чтобы не выглядеть слишком уж невежливой. Его такое эксклюзивное внимание – просто пытка. Это очень странно – то, что я чувствую. Мне спокойнее, если он есть где-то рядом, и я могу иногда повернуть голову и увидеть, как он поднимает бревно на ремнях, или расщепляет его на доски, или обсуждает с ребятами, как лучше выпиливать окна и утеплять щели, но мы никогда не общаемся напрямую, поэтому его внезапное внимание, уделённое лично мне, слишком интенсивно и даже болезненно.
– Что случилось? – спрашивает он, снова спокойнее.
– Ничего не случилось.
Я знаю, что сейчас нужно смотреть ему в глаза, но мне не хватает выдержки.
– В последнее время ты не похожа на себя.
– А на кого я похожа?
– На человека, у которого случилось что-то нехорошее.
Я вздыхаю: самое нехорошее, что со мной случилось, связано, конечно, с ним. Но виновата я во всём сама.
– Всё в порядке. Я здорова. Ничего не болит.
Ну… почти.
И я снова вздрагиваю, на этот раз не от его голоса, и не от внезапности появления – его ладонь на моём предплечье жжёт мне кожу. Он будто чувствует это, убирает её.
Но я имела неосторожность подняться, и теперь мы находимся слишком близко – я ощущаю кожей его тепло. Запах его тела не заставляет кружиться мою голову, как раньше, и не щекочет меня изнутри, он мучает меня чувством, похожим на… голод. Это такой голод, когда ты уже очень давно ничего не ел, и у тебя болит всё, включая пальцы. Я отворачиваю своё лицо от его фигуры и смотрю в лес, приказываю себе ни в коем случае не плакать. Он так долго смотрит на мою щёку, или куда там упирается его взгляд, что пытка перерастает в казнь.
– Если тебе что-нибудь нужно, говори, – как-то неуверенно предлагает он.
Неуверенность в его голосе – это нонсенс, нечто настолько нехарактерное, что я мгновенно прихожу в себя.
– Мне ничего не нужно.
Альфа отступает на шаг сразу, как я это произношу.
– Ладно. Я пошлю ребят за плёнкой через несколько дней.
– Да, я знаю, вы заканчиваете сруб.
– У тебя всё очень здорово получается.
– У тебя тоже.
– Спасибо.
– И тебе.
Мои глаза закрываются сами собой, когда он уходит. Состояние моего духа: хочется рыдать, но не дождётесь. Я словно вижу себя со стороны, на месте Красивой у ручья, и никому не доставлю удовольствия наблюдать мои слабости. Они есть, но спрятаны глубоко внутри. Они только для меня.
