Я была права, когда написала Бартону письмо о том, что нам надо расстаться, мы причиняем слишком много боли стольким людям! И мама права, когда советовала все оставить так, как есть:
– Время рассудит, дорогая.
Время рассудило, вместо того чтобы все забыть, мы все больше думали друг о друге. Никакая возня со своей беспокойной четверкой и множеством их подопечной живности, никакие игры, прогулки, занятия не могли заглушить тоску по Ричарду.
Поэтому, когда раздался звонок от него, я, услышав в трубке любимый голос, не сразу смогла прокашлять, чтоб ответить.
– Ты больна?
– Нет, все в порядке. Просто хотела крикнуть Майклу, чтобы не гоняли щенка, и запнулась.
Голос фальшиво бодрый, даже веселый…
Бартон предложил встретиться и поговорить. Разве я могла отказаться? Мудрая мама поддержала такое решение. Что она предвидела? Наверное, то, что произошло.
Мы сняли костюмы Клеопатры и Антония, сбросили кураж ролей, вернулись к семьям, пусть я и не к мужу, но к детям, постарались забыть друг друга. Удалось? И да и нет. Увидев Ричарда, я поняла, что люблю его и буду любить ВСЕГДА, даже если он вот прямо сейчас скажет, что мы больше не должны видеться совсем. Это моя любовь, она не зависела от внешних обстоятельств, от наличия семьи у него или у меня, даже от Ричарда не зависела. Я любила и была счастлива собственной любовью, она сильней глупой страсти, сильней любых препятствий и даже времени. Она есть до сих пор, даже сейчас, когда Бартона уже нет на свете. Я все равно люблю Ричарда!
Отправляясь на встречу, боялась, что не сумею сдержаться и брошусь в объятия Бартона, а он оттолкнет меня или, наоборот, обнимет, и все начнется сначала. Не произошло ни того, ни другого. Мы были на удивление смущены, словно школьники на первом свидании. Кстати, отвезли меня мои родители, мама и папа сумели понять мои страдания и очень хотели помочь.
Не было ни горячих объятий, ни даже страстных поцелуев. И не очень страстных тоже. Приветственное прикосновение губ к щеке, не более. И разговор долго не клеился. О чем могли говорить люди, у которых любая тема могла перерасти в воспоминания о сумасшедших днях и ночах в объятиях друг друга? Мы словно шли по минному полю, где каждый неверный шаг вел к гибели, причем не только собственной.
Ричард, у которого обычно не закрывался рот от обилия историй, стихов, анекдотов, невразумительно мямлил дежурные фразы. Я уже мысленно успокоила себя: «Ну вот и все, мама права, время все расставило по своим местам. Я не нужна Ричарду, ему даже говорить со мной не о чем». Удивительно, но ощущения боли или страшной потери не было, моя любовь оставалась со мной, Ричард жив-здоров, хорошо выглядит, у него все в порядке, это главное.
Все в порядке? Да не очень…
– Как твои девочки, Ричард?
– Кейт хорошо, а Джессика очень плохо… Как мальчишки, как Лиз?
У нас нашлись темы для разговора – дети, судьба снятого фильма, Манкевич, Вагнер, общие знакомые… Мы говорили обо всем, кроме самих себя. И старательно избегали встречаться глазами, словно боясь выдать правду.
Мы справились, действительно справились. Может, в Италии нас подтолкнули в объятия друг другу папарацци? Если даже для такого целомудренного обеда во время съемок «Клеопатры» нам пришлось бы прятаться и удирать от любопытных, то трудно удержаться и не продолжить общение в постели. Если действительно папарацци виноваты в нашем сумасшествии в Риме, то это единственное, за что я их люблю!
Однако в спокойной, респектабельной Швейцарии никакого сумасшествия не было, глядя на парочку, обсуждающую своих детей и красоты Женевского озера, никто бы не подумал, что не так давно мы сгорали от страсти и Бартон просто свернул мне нос на сторону, пытаясь разбудить после приема смертельной дозы снотворного. Здесь не было любопытных, папарацци на время потеряли интерес к остепенившимся Антонию и Клеопатре, никого не волновало сдержанное обсуждение мелких семейных происшествий вроде очередного щенка или любование красотами Швейцарских Альп.
Мы решили изредка встречаться и иногда болтать по телефону, как старые добрые друзья. Я не хотела причинять боль Сибилл, правда, не хотела. Жить с Эдди уже не могла, но и за Бартона не цеплялась. Нельзя добывать себе счастье ценой чужого несчастья, я понимала, что уведенный из семьи Ричард никогда не сможет простить мне этого. Нет, мама права, он все должен решить сам, и давить на Ричарда нельзя.
Мы действительно несколько раз встречались, снова болтали ни о чем, обедали вместе, но не больше. Бартон везде заявлял, что со мной лишь дружит и жену никогда не бросит. Нашлись «доброжелатели», которые поспешили объяснить мне, что Ричарду нужна только моя известность, что он изредка встречается со мной вовсе не потому, что не может забыть, а чтобы привлечь к себе внимание.
Знаешь, Майкл, а ведь, наверное, так и было. Если в то время я предпочитала избегать внимания прессы, потому что оно не сулило мне ничего хорошего, кроме осуждения и больших порций грязи, вылитых на голову, то Ричарду внимания папарацци явно не хватало. Конечно, он картинно вздыхал, изображая облегчение от того, что вокруг не щелкают затворы камер, а любопытные ребята не висят на окружающих деревьях гроздьями, но я уже слишком хорошо знала страсть любимого к всеобщему вниманию, чтобы поверить в искренность этих вздохов. Бартон еще не переболел звездной болезнью, вернее, не привык к положению звезды, у него все впереди.
Но мне все равно, я видела Ричарда хоть изредка, говорила с ним, убеждалась, что ничего не забыла и он по-прежнему мне нужен больше любого другого мужчины, но не делала ни шага, чтобы снова заполучить Бартона себе.
И не сделала бы, не появись в голове продюсера Толли де Грюнвальда идея снять фильм «Очень важные персоны» и пригласить на главные роли нас с Ричардом.
Грюнвальд начал с того, что пригласил в пару к Бартону Софию Лорен, сейчас я подозреваю, что только сделал вид, что пригласил, чтобы раззадорить меня. Конечно, Ричард не мой, он все еще был намерен остаться в семье, но мы уже могли спокойно обсуждать многие темы, кроме личных отношений. Почему бы не сыграть вместе, тем более в фильме никаких не только постельных сцен, но и вообще сцен с поцелуями. Любовь любовью, а деньги не помешают, они нужны хотя бы для того, чтобы без них обходиться.
Я, получив огромный гонорар за Клеопатру и имея весьма существенные дивиденды с оставленного Майком Тоддом, могла бы себе позволить не играть, пережидая, пока пресса не успокоится после скандала, а вот Ричард не мог. Его известность еще не была таковой, чтобы устроить себе многомесячные каникулы, к тому же материальные поступления тоже бы не помешали.
Я могла ничего не делать, но допустить, чтобы с Бартоном снималась красотка София, не могла никак! Ну уж нет! Пусть София сидит в Риме, я сама справлюсь.
Интересно, что Бартона привлекло больше – возможность снова неплохо заработать, долгожданная роль после нескольких месяцев бойкотирования со стороны продюсеров или все же возможность играть со мной? Я льстила себя надеждой, что третье, мне в уши назойливо твердили, что первое и второе. Но даже если и так, пусть! Я давала Ричарду возможность стать звездой и заработать? Если могла, то почему бы не сделать это?
