Ричард оказался не менее талантливым учеником. Он легко оценил возможности особого положения, привыкнув пользоваться ими так, словно его с рождения окружала толпа слуг и помощников.
Но у Бартона за плечами было совсем иное детство и иное воспитание. Ричард образован куда лучше меня, он много знал, но вместе со знанием Шекспира вынес из прошлой жизни моральные принципы баптистов шахтерского городка. Мужчины Уэльса не бросают свои семьи даже ради самых красивых женщин или самого большого успеха. Там невозможен развод.
Клан Бартонов оказался возмущен поведением младшего брата, Айфор и остальные были полностью на стороне Сибилл. Друзья Ричарда тоже. На моей стороне была только я сама и любовь Ричарда. А еще то самое положение очень важной персоны.
Театральные наставники призывали бросить кино, семья требовала вернуться к жене и дочерям, друзья настаивали, чтобы он прекратил мучить двух женщин, сделав выбор. Но вот этот выбор Бартон и не мог сделать, он то уезжал в Хэмпстед, то возвращался в «Дорчестер». Сибилл не могла ни удержать его, ни отпустить.
Ричард нашел самый простой и самый плохой способ решения проблемы – он стал пить. Нет, Бартон пил всегда и помногу, но теперь выпивка превратилась в пьянство. Тогда пили все, это не считалось чем-то предосудительным, но Бартон употреблял немыслимо много. Доктора удивлялись крепости его желудка и печени. Конечно, в пьянстве Ричарда обвинили меня:
– Ты его спаиваешь!
– А может, он меня?
Это было верное замечание, потому что Бартон придумал водить меня по пабам и барам, где встречались его старинные приятели, и знакомить с ними. Я выросла совсем в иной среде, среди фальшивых улыбок и фальшивой вежливости, еще в юности, пытаясь бунтовать против мира, как это делают все подростки, научилась курить и сквернословить, а потому принимала обстановку пабов почти с восторгом. Далеко не все приятели Ричарда желали с ним встречаться и разговаривать, но с теми, кто не отвергал «двоеженца», я подружилась легко.
Я поступала как Клеопатра с Марком Антонием, в этом мы удивительно схожи. Марк Антоний также страстно желал попасть в клуб важных персон, что сделать не смог, даже женившись на богатейшей женщине Рима Фульвии, потому что, имея огромные средства, просто не знал, как ими правильно распорядиться. Клеопатра научила Марка Антония жить красиво, он влюбился в равной степени и в саму женщину, и в ее образ жизни. Не так ли было и у нас с Бартоном? Думаю, так.
Марк Антоний метался сначала между Клеопатрой и Фульвией, потом между Клеопатрой и своей второй женой Октавией, предавая всех и все. Победила страсть к Царице Нила, только какой ценой…
Марк Антоний спивался сам и спаивал вместе с собой Клеопатру. Ричард поступал так же. Организм царицы оказался крепче, вернее, менее восприимчив к алкоголю. Мой тоже, я пила вместе с Ричардом и почти не пьянела. Как Клеопатра таскалась с возлюбленным по ночным кабакам, распивая с его друзьями и распевая с ними же. Друзья были в восторге, общественность в ужасе, Бартон в раздумье.
Мне тоже хотелось, чтобы он наконец выбрал, потому что Сибилл намеренно демонстрировала, какая она прекрасная жена и мать, как она любит дочерей и заботится о муже. Конечно, сидя дома, можно заботиться о детях, она прекратила сниматься давным-давно, а я вот играла, и своих детей в Лондон не повезла, а потому была вынуждена ездить к ним. Я была звездной любовницей, а она терпеливой, всепрощающей женой новой звезды. Я разлучницей Клеопатрой, она преданной Пенелопой.
Разделились и общество, и сам Ричард. Половина знакомых и незнакомых меня осуждала, другая обожала, но все называли стервой. Что я должна была делать, потребовать, чтобы Бартон развелся (у меня уже шел бракоразводный процесс с Фишером), или бросить его самой? Попытки заставить наконец что-то выбрать ни к чему не приводили.
– Ричард, ты должен наконец на что-то решиться, нельзя жить двоеженцем, это оскорбительно для нас с Сибилл, в конце концов!
– Я разведусь.
– Ну и разведись.
– И разведусь!
– И разведись!
– Разведусь, я сказал!
– Так будь добр, сделай это поскорей!
– Чтобы жениться на тебе?
– Черт с тобой, не женись, но хотя бы получи развод. Я не против твоего общения с дочерьми, помощи Сибилл, но не мучай нас обеих.
– Да заткнешься ты или нет?! Я же сказал: разведусь!
– Когда?
– Завтра!
Неосторожно выпаленное в ссоре слово, но я вцепилась в него, в конце концов, действительно нужно выбрать.
– Завтра!
– Сказал же, завтра!
Назавтра он отправлялся к Сибилл, чтобы объявить о разводе, и… ничего не говорил, сводя с ума своей нерешительностью. Ричард, который изводил меня ревностью к памяти Майка Тодда, кажется, вовсе не понимал, что тоже могу ревновать.
И снова наша жизнь словно повторяла фильм «Клеопатра». Марк Антоний также ревновал возлюбленную к памяти Цезаря, они также прилюдно ссорились, временами доходя до простого рукоприкладства. Также вместе пили с каждым днем все больше. Казалось, впереди только гибель, как и у героев фильма, мы это понимали, но нас тянуло в этот водоворот с такой силой, что сопротивление было просто невозможно.
Я не знаю, как жила бы, решись Бартон остаться с Сибилл, наверное, приняла это, но бедой нас троих была именно нерешительность Ричарда. Бартон не мог сделать последний шаг как в семейной жизни, так и в работе. Мне кажется, именно это сломало гениального актера. Когда-то Лоуренс Оливье в гневе (не по моему поводу) отправил Ричарду телеграмму, дословно содержание, конечно, не помню, но смысл таков: «Выбирай, кем ты хочешь быть – великим актером или притчей во языцех». Бартон ответил: «И тем и другим».
Он стал, но одно другому мешало. Раздвоение Ричард заливал немыслимым количеством алкоголя.
Но всему приходит конец, Сибилл надоело дурацкое положение соломенной вдовы или она поняла, что никогда не получит Ричарда обратно целиком, теперь уже половина Бартона, причем большая, принадлежала мне, но миссис Бартон согласилась на развод. Здесь была еще одна особенность, мы с Сибилл несравнимы в возможностях. Она жила на средства Ричарда и обеспечить ему жизнь VIP-персоны не могла. У Сибилл не было возможности подарить Ричарду Ван Гога или устроить скромную вечеринку на полторы сотни приятелей с икрой ведерками.
Я покупала Бартона? Нет, ни в коем случае! Просто я хотела сделать ему приятное, и это получалось. Ричард пытался ввести меня в круг своих друзей, я старалась понравиться, принимала все к сердцу, и меня принимали. В ответ я вводила его в свою жизнь, такую, какая у меня была, но к которой он рвался всем сердцем. Вот в этом и беда Бартона – он все время рвался в разные стороны, пытаясь остаться простым уэльским парнем, сидя за столом на приеме рядом с герцогами или на собственной яхте. Сейчас я понимаю, что Оливье был прав, нужно выбрать, а Ричард так всю жизнь и метался между двумя огнями, заливая свою нерешительность большим количеством алкоголя.
