Я не знала, как научить Ричарда не пить много, но я никогда не пыталась заставить его не пить вообще. Мне не удалось ни то, ни другое, другим удалось, но еще неизвестно, с кем Бартон был замучен жизнью больше и с кем больше радовался.
Еще в Бартоне боролись желание быть в нашей паре во всем первым и понимание, что я во многом опережаю, хотя бы потому, что более популярна и состоятельна финансово. С Сибилл Ричард действительно был главным – добытчиком, вершителем семейных судеб, каменной стеной, за которой можно спрятаться. Со мной так не получалось. Горжусь, что вела себя как мудрая женщина. Это не потому, что я самая умная, просто я люблю Бартона, и любовь подсказала, как себя вести.
Я понимала, что самолюбие гордого валлийца не позволит ему быть на вторых ролях в семье, как Эдди Фишеру или Майклу Уайлдингу. Сама я предпочла бы равноправие, но к моменту создания нашей семьи (официальной или неофициальной, неважно) я стояла на ступеньку выше, даже на несколько. Не по развитию, уму или еще каким-то качествам, а по положению в обществе, популярности и финансам. Мои гонорары были вчетверо выше, чем у Ричарда, моя звездность не шла ни в какое сравнение с его простой популярностью, мои знакомства Бартону и не снились, а о привычках особо важных персон и говорить нечего. С детства, с первого приезда в Лондон вместе с мамой после съемок в роли Вельвет я знала только роскошный отель «Дорчестер», а уж о том, к чему меня приучил Майк Тодд, можно рассказывать долго.
Можно было попытаться подтянуть Ричарда к своему уровню, но я прекрасно понимала, что на том наши отношения и закончатся, потому что уэльские мужчины не прячутся за спинами своих женщин. Я могла наставлять Ричарда в том, чего он не знал или не умел, показывать пример жизни, к которой он так стремился, ввести его в свой круг и познакомить со многими, с кем без меня он никогда не был бы знаком. Я так и сделала.
Но сначала требовалось помочь Бартону занять свое место в кино и в нашей паре. Это означало помочь ему не только выбирать стоящие картины (он так и не научился), но и получать хорошие гонорары. Ему предстояло заставить ценить себя и, соответственно, платить. Немаловажный вопрос, потому что валлиец не мог бы жить на средства жены, он должен зарабатывать если не больше, то хотя бы не меньше супруги. Мужская гордость не позволила бы ему иначе.
Как это сделать, если мой гонорар равен миллиону, а ему в «Клеопатре» заплатили вчетверо меньше? И я уступила, отошла в тень, позволила ему почувствовать себя добытчиком. Совсем недавно для Ричарда 125 000 долларов за роль Марка Антония были немыслимой суммой, ради которой он легко оставил театральные бродвейские подмостки, но я быстро приучила получать по полмиллиона за куда меньшую работу.
Немалую роль сыграл фильм «Особо важные персоны», думаю, и в выборе между мной и Сибилл он тоже сыграл свою роль. Бартон умен и прекрасно понял, что положения особо важной персоны рядом с Сибилл не добьется, оставшись на уровне среднеоплачиваемого актера. В крайнем случае с возрастом станет получать раза в два больше за заслуги, но купаться в деньгах никогда не будет.
Нет, Ричард не выбирал между бедной женой и богатой любовницей, он выбирал между одной и другой жизнью. Если я давила на него, то только заставляя наконец решиться на что-то! Так поступила бы на моем месте любая женщина. Но как только Бартон выбрал, я превратилась в самую любящую, самую уступчивую, самую верную жену. Мой взгляд всегда устремлен на Ричарда, мои заботы связаны с ним, Бартон и дети – вот главное в жизни. Актерство на втором плане.
Я помогла Ричарду стать звездой, не моя вина, что академики не оценили талант Бартона. Помогла почувствовать себя богатым, ведь не секрет, что, имея в кармане миллион долларов, не каждый сможет правильно его потратить. Искусство тратить деньги – великое искусство, и по этому умению можно многое понять о человеке. Бартон научился много зарабатывать и легко вкладывать в очень дорогие вещи, едва ли с Сибилл, даже имея миллионы, он стал покупать столь дорогие драгоценности.
То, что я усвоила с Майком Тоддом, теперь передавала Бартону. Ричард оказался прекрасным учеником, он быстро научился быть очень важной персоной.
Но я не зря сказала о внутренней борьбе, потому что глубоко внутри остался тот самый паренек из шахтерского городка. Ричард и раньше чувствовал себя словно виноватым в том, что сумел вырваться из дома в большой мир театрального Лондона, а потом Голливуда, а теперь, когда мир стал действительно большим и у него появились возможности, о которых тот самый паренек не мог даже мечтать, эта вина словно усугубилась.
Бартон чувствовал себя виноватым в том, что только он сумел избежать участи лезть под землю в забой, а потому посылал родственникам большие суммы, а брата устроил своим дублером в Голливуд. Чувствовал себя виноватым в том, что бросил Сибилл и дочерей, а потому щедро содержал их. Чувствовал себя виноватым в том, что между театром и кино выбрал кино, чтобы заработать. Боюсь, Ричард считал себя предателем своих наставников, недаром Оливье требовал от него перестать быть притчей во языцех. Бартон все время возвращался к Шекспиру, считая себя предателем и Шекспира тоже, несмотря на то что мы играли в фильмах на основе шекспировских пьес.
Успешный Бартон, который мог купить яхту и самолет, иметь виллы, машины, самые дорогие драгоценности, роскошную коллекцию картин, останавливаться в самых шикарных отелях, занимая целые этажи, носить самые роскошные меха, который мог использовать более чем миллионный чек в качестве закладки в книге, носил в душе вину за свое преуспевание.
Благодаря мне он был знаком с монаршими персонами, герцогами, графами, баронами, мог посещать самые изысканные приемы, бывать на закрытых вечеринках и балах, но его тянуло домой, в горняцкий поселок.
Ричард посещал самые роскошные рестораны или заказывал из них полюбившуюся еду на другой конец мира, но мечтал о лавовом хлебе, испеченном сестрой.
Он рвался в новую жизнь, купался в море славы, денег, возможностей и тосковал по прежней.
И над всем этим отношение ко мне. Бартон прекрасно понимал, что в этот новый мир попал благодаря мне, что сам еще много лет барахтался бы на несколько ступеней ниже. Я ассоциировалась у Ричарда с этой новой жизнью – безумно привлекательной и желанной. Бартон любил меня, это я знаю точно, любил с первой минуты встречи и до последней минуты его жизни, как бы она ни складывалась и каких бы глупостей он ни делал.
Любил и… ненавидел! Потому что я ассоциировалась у Ричарда не просто с новой жизнью, но и невозможностью вернуться к прежней. Больше всего мы любим тех людей, которым делаем что-то хорошее, и меньше всего тех, кто это хорошее делает нам. Так устроен человек, недаром говорится, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад.
Раздвоенность мелкого человека превращает его в ничтожество, раздвоенность сильного и наличие у него вот такого чувства вины перед своим прошлым приводит к пьянству. Если я пила просто за компанию и потому что нравилось быть немного пьяненькой, нравился вкус «Кровавой Мэри», то Бартон пил, заглушая чувство вины.
