Дмитрык зря заверял меня, что Бартон сумеет удержаться, а я зря поверила самому Бартону. Эдвард не понимал, что перепивший Бартон и впрямь не понимает, что делает.
Я улетела в Рим на примерку костюмов для следующего фильма с тяжелым сердцем. За девять лет Бартон ни разу не изменил мне, если это случится, его уже не остановить, это станет крахом нашей совместной жизни.
Когда мне в Рим сообщили об их ночной выходке, я поняла, что произошло худшее. По сценарию во время ночных съемок Бартон и эта «похожая официанточка» должны были зайти за угол, а потом вернуться. Но ни через две, ни через пять, ни через десять минут обратно не показались. Дмитрык ожидал, что за углом застанет целующуюся в автомобиле Ричарда парочку, и уже прикидывал, как будет уговаривать съемочную группу не рассказывать об этом мне, но за углом не оказалось и машины тоже! Они просто умчались в совершенно понятном направлении…
Скрыть от меня было уже невозможно, Эдвард говорил, что на следующее утро почти трезвый Бартон убеждал его, мол, вчера был ненастоящий Ричард. Извинения приняты, но осадок у режиссера остался. Пример, как одна дешевая женщина может изрядно нагадить сразу нескольким.
Знаешь, Майкл, а ведь я чувствовала, что что-то происходит!
После примерок мы ужинали с Аристотелем Онассисом, Жаклин не присутствовала. Понимаю, ей не слишком уютно лицезреть ту, ради которой у нее «увели» бриллиант «Картье». Конечно, бриллиант лежал в сейфе, но мое лицо Жаклин все равно неприятно, я понимаю. Хотелось просто посидеть с Онассисом тихонько, но от чертовых папарацци не укрыться, кто-то «продал» информацию, подозреваю, что это был персонал ресторана, вечер превратился черт-те во что.
Нервы и без того на пределе и, чтобы не напиться и не наговорить Аристотелю отменных гадостей, я сбежала в свой номер в отеле. Выпила, приняла обезболивающее, потом снотворное, но сон все равно не шел. И я вдруг почувствовала, что в Будапеште, в нашем номере «Интер-Континенталя», меня предают!
Позвонила и… потребовала:
– Ричард, убери эту женщину из моей постели!
Бартон обомлел, он явно считал, что кто-то из персонала отеля сообщил о супружеской измене. Чертов дурак, ему не понять, что сердце любящей женщины куда более прозорливо, чем все шпионы, вместе взятые.
Эдварду я посоветовала успеть снять все кадры с этой дрянью до моего возвращения, иначе она рискует всю оставшуюся жизнь ходить в парике. Обидно, что она не просто соблазнила Ричарда, но и действительно постаралась сделать это в МОЕЙ постели!
После смерти Бартона она вылила на него не одно ведро липких помоев, рассказывая, «как все было в действительности», как ее, несчастную телушку, пас с одной стороны влюбленный Бартон (дурочка, Ричард именно так НИКОГДА не поступал!), с другой – озверевшая ревнивая Элизабет Тейлор. Однако красотка забыла, что почти все время я отсутствовала, потому что готовилась к съемкам «Бессонницы» и своему сорокалетию, как, впрочем, и Бартон.
Но наш брак она надломила, не сломала, нет, для этого у бывшей миссис Делон (почему бы не вернуть себе собственную фамилию и перестать позорить Алена?) кишка тонка, на Ричарде куда более фигуристые висели гроздьями. Конечно, когда человек уже ничего не может опровергнуть, можно рассказывать любые небылицы о его страстных поцелуях и клятвах. Дешево, грязно…
Перепуганный Дмитрык осторожно поинтересовался:
– Элизабет, надеюсь, ты не станешь ей мстить?
– Мстить? Ты шутишь, Эдвард! Мстят равным, а тем, кто тебе по колено, да еще и в помоях, мстить как-то некрасиво. Не унижай меня такими подозрениями.
Я не забыла измену Ричарда, он постарался загладить свою вину кольцом с большим сапфиром, но трещина есть трещина, даже замазанная и замоленная, она остается трещиной. В этом отношении Натали Делон может радоваться, ей было суждено стать поводом для трещинки в наших отношениях. За такое не дают наград, но и проклинать я тоже не стала, хотя ее саму, конечно, не переношу.
Кстати, знаешь, что при первом знакомстве Делон начал с того, что… облевал ее? Та, что стерпела ТАКОЕ, стерпит и все остальное.
Но эта официанточка мне памятна тем, что знаменовала собой начало очень трудного периода в нашей жизни – периода сплошных потерь и ударов судьбы, вынести которые наша семейная лодка не смогла.
Мой партнер по фильму «Бессонница» Лоуренс Харви (мы с ним сыграли в оскароносном «Баттерфилд, 8») был смертельно болен. Смотреть на то, как сгорает от рака вчера еще красивый сильный мужчина, невыносимо. Лори продержался год, но это был уже скелет. Мы ничем не могли ему помочь…
Были и светлые минуты, Бартон умолял меня позволить вернуться «домой», хотя я сама снималась и жила в Лондоне, подарил то самое кольцо с сапфиром и уговорил в знак примирения прокатиться на уик-энд в Вену, сняв в роскошном отеле «Империал» тот самый номер, который в свое время любил Адольф Гитлер. Клянусь, скинув ботинки и прыгая с радостными воплями на кровати, он не вспоминал о наглой официанточке, а уж когда мы занялись «любовной любовью», как это называл сам Ричард, тем более.
Но забыть не удалось. Не ее – она шавка, недостойная внимания, а то, что Ричарда удалось соблазнить. Теперь ожидание измены с его стороны стало моим обычным состоянием, состоянием унизительным, мучительным, ненавистным. Бартон день за днем клялся в любви и верности, клялся, что вообще скосил глаза на кого-то только потому, что меня не было рядом, а он сильно набрался с утра, не понимал, что делает… Я была вполне готова поверить, что лечь в постель с этой… он мог только в невменяемом состоянии, но измены такое понимание не отменяло.
Я больше не ревновала к официанточке, Ричард постарался объяснить, что в пьяном состоянии даже не понял, кто с ним, не говоря уже о каких-то чувствах, но я просто ревновала! Сниматься вместе с Бартоном не получалось, не было достойных сценариев сразу для двоих, ездить с мужем, забыв собственную карьеру, и надзирать за ним на площадке, подобно съемкам в «Синей Бороде», значило давать повод вот таким официанточкам смеяться над собой.
Это был крах! Я всячески противилась даже самой мысли о развале нашего брака, как и Ричард, но в глубине души уже поняла, что это так.
Последней попыткой стали съемки в «Его развод – ее развод».
У нас всегда получалось, что мы играли либо собственную жизнь, пусть и в исторических костюмах, либо собственное будущее. Очень опасно, когда жизнь настоящая и экранная перемешиваются, теряешь ощущение реальности. В свое время мы с удовольствием целовались в образах Клеопатры и Марка Антония, потом решали вопросы сохранения семьи в «Очень важных персонах», потом ненавидели друг друга в «Кто боится Вирджинии Вульф?», потом дурашливо скандалили в «Укрощении строптивой», теперь пришло время «Развода…». Логично? Вполне.
Я очень любила и люблю Бартона, не устану это повторять, но на развод подала я. Ушла от Ричарда не только потому, что, изменив единожды, остановиться он уже не мог, но и потому, что низверг меня на уровень остальных своих женщин. Я не страдаю манией величия, а если и страдаю, то не по отношению к Бартону, для Ричарда я всегда была готова на все, с первой минуты встречи моя жизнь полностью подчинена ему, все мои помыслы и желания обращены прежде всего на него. Бартон это знал, а потому, предав раз, чувствовал себя виноватым, с каждой изменой вина усугублялась. А вину Ричард всегда заливал большим количеством выпивки.
