Майер сумел создать на MGM то, что не скоро скопировали другие – отдел по связям с прессой. Вот у этого отдела мы и находились в полной зависимости. Что можно и чего нельзя носить, как разговаривать, с кем дружить, что отвечать на вопросы прессы, что любить и чем интересоваться… все решал рекламный отдел. Многие стонали и зарабатывали бесконечные немалые штрафы, но только не я. Привыкшая во всем подчиняться маме, слушать каждое ее слово и внимать ее советам, я и к советам отдела относилась серьезно и с пониманием. До поры, конечно.
Хорошая девочка с удовольствием играла хорошую девочку…
Мама определила меня в класс драматического искусства и в класс вокала, ее куда меньше интересовали мои успехи в арифметике («деньги считать ты и так научишься) или географии, чем в умении красиво улыбаться или петь. Правильно ли это? Да, правильно! Я до сих пор предпочитаю считать с помощью калькулятора, только свою выгоду или убытки прикидываю в уме. До сих пор пишу с ошибками и не сразу могу вспомнить, где находится тот или иной город, если там не бывала. Это не помешало мне играть так, чтобы получить «Оскара». Я ничуть не хвастаю недостатком своего образования, напротив, всегда сокрушалась этому и завидовала тем, кто учился в университете. Но приходилось выбирать – либо карьера, либо учеба.
Тогда за меня скорее выбрала мама, она так старательно проталкивала меня вперед, что сопротивляться было глупо, да и не хотелось.
Законы США защищали детей-актеров куда больше, чем взрослых, это правильно. По закону родители обязаны отчислять половину моего заработка на специальный счет, которым можно пользоваться только по достижении двадцати одного года. Кроме того, нас обязаны обучать не менее трех часов ежедневно по школьным предметам. Майер настоял на открытии школы на студии, но ее здание из красного кирпича редко бывало заполнено, бегать на уроки через всю территорию студии никому не хотелось, чаще учителя приходили прямо на съемочную площадку и занимались с нами в уголке. Разве это были уроки? Четверть часа в перерыве между съемками, кое-что наспех, и тут же снова за роль, снова на площадку.
Взрослые умели легко входить в роль и выходить из нее, мы нет, и «выныривать» из состояния, например, умирающей от чахотки девочки, чтобы посчитать дроби, а потом снова начинать надсадно кашлять, очень-очень трудно. Дети должны заниматься чем-то одним – либо сниматься, либо быть детьми!
Вот почему я лучше многих других представляю твое состояние, Майкл, когда ты рассказываешь, как завидовал мальчишкам, которым было позволено играть в саду, бегать и кричать вволю. У нас не было детства!
А потом продюсеры и режиссеры удивлялись, что у меня слишком взрослые глаза, с чего бы им быть детскими. Зато сейчас детские! Вот так – все наоборот. И у Майкла тоже (а не могу добавить «были», он есть и будет!). Наверняка противный Башир в детстве лазил по деревьям и играл в мяч, а мы работали. Бартон как-то рассказывал о тяжелой работе детей на шахтах Уэльса, я тогда вздохнула:
– У меня было не легче.
Один из немногих случаев, когда Ричард согласился со мной сразу, просто он если и не играл детские роли в кино сам, то видел маленьких актеров и понимал, чего они лишаются ради успеха в кино.
Да еще будет ли этот успех!
Сколько девочек и мальчиков, безумно талантливых и красивых, не стали актрисами и актерами, не получили взрослых ролей или не смогли их играть. Дело не в звездной болезни, как твердит пресса, просто переход от детских ролей к взрослым для большинства очень болезнен, не все выживают как актеры. Я выжила, но об этом потом.
После успеха фильма «National Velvet», где я играла заглавную роль девочки Вельвет, выдавшей себя за жокея ради того, чтобы суметь тренироваться и победить со своей лошадью на скачках, я почувствовала, что стала звездой!
Я не знаю, кто боится Вирджинии Вульф, но меня боятся все! И боятся давно, я почти с детства приучила себя опасаться. Все просто, еще девочкой во время съемок я уяснила разницу в обращении с простыми актерами и со звездами и решила, что должна стать звездой. А сыграв роль Вельвет, решила, что уже звезда! Плохо это или хорошо, не знаю, но без ощущения своей звездности с малых лет я бы была не я и едва ли вынесла все испытания, которые приготовила жизнь.
Меня не раз упрекали, что многие общенациональные политические события проходили мимо меня. Но, во-первых, покажите мне нормальную четырнадцатилетнюю красивую девушку, которая интересовалась бы политикой. Во-вторых, мы жили очень замкнуто, хотя все время на виду. Школа прямо на съемочной площадке, разговоры только о роли и фильме, заботы только о том, чтобы сыграть как можно лучше и выглядеть тоже. Прошло очень много времени, прежде чем я стала серьезно задумываться над этими вопросами.
И еще одно, Майкл, не знаю как ты, а мне все время хотелось, чтобы меня одобряли, хвалили, мной восхищались. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что заставляло все время держать себя в форме, а плохо, так как бесконечно продолжаться не могло.
Считается, что самый сложный период у человека подростковый, когда не нравится все и хочется все отрицать. И мне хотелось! А тут еще известность. После роли Вельвет меня стали узнавать на улицах, просить автографы, а после активного (снова результат маминой заботы) участия в рекламе и вовсе бросаться навстречу. Мама сумела организовать для меня несколько фотографий для рекламы мыла, потом косметики, потом выпустили картонную куклу с моим лицом, пригласили участвовать в радиопередаче…
Я играла всякую ерунду в довольно пустых фильмах, которые в те годы пользовались популярностью. К тринадцатому дню рождения студия преподнесла мне два роскошных подарка, во-первых, мне подарили ту самую лошадь, с которой мы снимались в «Вельвет», во-вторых, пятнадцать тысяч долларов! Как тут не заболеть звездной болезнью? Кажется, на студии понимали, что без «звездной» болезни звезды не бывает. Временами мне просто помогали капризничать!
В фильме «Цинтия» я играла больную девочку, родители которой замучили ребенка своей заботой о ее здоровье. Я, никогда до тех пор особенно не обращавшая внимание на разные хвори и не имевшая их, стала укладываться в постель по любому поводу.
Нашлись идиоты, заявлявшие, что я поступаю так и до сих пор, мол, при малейшем недомогании тут же вызываю неотложную помощь!
Если залитая кровью ванная, опухоль в мозгу размером с теннисный мяч, сломанный позвоночник, трахеотомия гортани, аппендицит, спинальный менингит, тяжелейшие пневмонии, кесарево, клинические смерти, замена тазобедренных суставов или рак кожи (и еще множество прочей гадости) – это просто недомогание, то что же тогда болезни? Покажите мне человека, который болел больше и серьезней меня, и при этом еще жив, и я встану перед ним на колени, которые, правда, давно не гнутся.
Но болячки определенно начались именно с того возраста, причем часто из-за несчастных случаев. На съемках шутили, что если я возьмусь открывать банку с пивом, то обязательно раскрою себе крышкой вену и пролежу неделю под капельницей из-за потери крови. Если серьезно, то все, что могло проломиться, не выдерживало именно подо мной, все, что могло попасть в лицо, в горло, по голове, обязательно метило именно в мою голову.
