Интересная мысль: можно ли надоесть душе в раю, то есть если ей не давать покоя воспоминаниями на Земле, то сказывается ли это на пребываниях в райских кущах? Жаль было бы отравить райскую жизнь своими глупостями.
Но я вернусь к своим болезням.
Вот у тебя был геморрой? Нет, я не о надоедливых репортерах или ненормальных поклонниках, для которых главная радость в жизни – вырвать клок волос кумира, я о том гвозде в одном неприличном месте, что не дает ни сесть, ни лечь, да временами еще и кровоточит.
Не было! А если не было, значит, ты не знаешь худшей из болячек. Когда ковыряются в твоей голове, это страшно, очень страшно, вернее, страшно на такую операцию решиться, но хотя бы не стыдно. А показывать свою… да что там, буду называть вещи своими именами! Демонстрировать свою задницу доктору, чтобы он там ковырялся и что-то зашивал, а потом беречь ее, словно драгоценное колье, только бы не заливала кровью все вокруг… Слава Богу, не испытывал? И не надо.
А я испытала, кажется, все, что только возможно.
Монти Клифт однажды в шутку составил каталог моих болячек, я шутку приняла и потребовала от него вести список, пока жива я сама:
– Но, Монти, тебе придется жить долго, потому что в угоду даже такому лентяю, как ты, я не собираюсь сокращать собственное пребывание на этой грешной земле.
Не получилось, у Клифта были слишком серьезные травмы во время аварии…
Сама никогда не пыталась подсчитать, сколько раз побывала в больничной палате и на операционном столе. Кажется, если сделаю это, то следующий раз станет последним. Биографы потом посчитают. Надо только написать в завещании, чтобы не включали в этот список пластические операции, особенно липосакцию. Я их не скрываю и не стыжусь, но они все же по другому поводу. Страшная лентяйка, не любящая никакие упражнения и усилия, а еще обжора и сладкоежка, я предпочла выкачивать жир на операционном столе, не прикладывая никаких усилий. Но эти операции совсем другого порядка, у меня хватало и смертельно опасных недугов.
Однажды я сказала, что езжу на машине реанимации чаще, чем некоторые на такси. Вот это правда.
С чего все началось? Не помню своих болячек в детстве (хотя, кто их помнит?). Но на площадке я начала болеть с роли Велвет. Иногда приходит мысль, что непрекращающиеся хвори попросту плата за успех и счастье жить по-своему. Наверное, логика в этом утверждении есть. За все в жизни приходится платить, одни, как ты, расплачиваются одиночеством, другие, как я, болезнями. Ричард Бартон тоже платил неудовлетворенностью жизнью и пьянством.
Если посчитать дни, проведенные мной в госпитальной палате или просто в постели из-за болезни, то их может оказаться больше, чем всех остальных. Я понимаю, что такое положение дел может свести с ума любого мужа, недаром Ларри Фортенски попросту сбежал, стоило мне надолго засесть в ортопедическое кресло. Ларри был готов скучать рядом со стареющей (видишь, какая я откровенная!) звездой, терпеть моих собачек, мои капризы, мои бесконечные опоздания, но он не готов превращаться в мою няньку.
А кто готов?
Я болела все время, сколько играла в кино, и все время, когда уже не играла.
Для актеров и актрис всевозможные травмы и переломы вплоть до позвоночника привычное дело, но чаще меня никто не ломался и не умирал. Физическая боль – постоянный мой спутник, я уже притерпелась, привыкла к болеутоляющим, в том числе и в виде спиртного. «Кровавая Мэри» весьма действенное средство, чтобы немного притупить боль. Не станешь же объяснять репортерам или всем любопытным, что даже просто сидеть тяжело, что на теле нет живого места, а нужно улыбаться, и чтобы улыбка не вышла перекошенной от боли, приходится принимать стаканчик.
И для поднятия настроения тоже приходилось. И для того, чтобы раскрепоститься и легче сыграть любовную сцену… Большинство актеров пьет именно для этого: для раскрепощения, для создания настроения, для уверенности в себе… Хорошо, если этого не нужно, счастлив тот актер, кто способен обходиться без такого подталкивания, но большинству не удается.
А после съемки или спектакля алкоголем снимается напряжение, чтобы натянутые нервы расслабились, чтобы легче стало дышать…
Нет, я не оправдываю ни актерского пьянства, ни употребления наркотиков, я просто объясняю. Кому объясняю? Для тебя наркотик – музыка, стоит зазвучать, и уходит все. Но невозможно же круглые сутки петь и танцевать, я знаю, Майкл, что ты глотал свою гадость только тогда, когда не мог избавиться от боли иначе. Это твой рок, твоя судьба.
Самое тяжелое – удержаться на грани, не соскользнуть в привычку, которую уже не победить. К сожалению, большинство моих друзей соскользнули. Лайза вот сумела выкарабкаться, но это не всем дано.
Меня не раз спрашивали, почему я не боролась с пьянством Ричарда, а напротив, пила вместе с ним, почему не боролась в пристрастиями к наркотикам своих многочисленных друзей вроде Монти Клифта, почему смотрела сквозь пальцы на столь вредные привычки. Почему не боролась с твоим пристрастием к болеутоляющим.
Во-первых, мои друзья не слабые люди, которых нужно за руку тащить в рай, они сами прекрасно понимали всю пагубность своих пристрастий и если уж прибегали к этому, значит, не было сил терпеть. Во-вторых, так могут спрашивать только те, кто сам не испытывал жестокие боли, заглушающие все доводы разума.
Голливудские врачи легко прописывали болеутоляющие и амфитамины, чтобы актеры были живей на площадке, даже кололи в случае необходимости. Когда Манкевич снимал «Клеопатру», одновременно переписывая сценарий, он просто не спал. Привычка великая сила, если нужно выйти на площадку или сцену, а от боли темнеет в глазах, рука поневоле потянется к таблеткам, а потом снова и снова. Я знаю и всегда знала, Майкл, что ты принимал огромные дозы, способные убить человека, даже после клиники принимал. Это плохо, очень плохо, но как я могла тебя остановить, если тебя травили со всех сторон? Добавить к мучениям моральным еще и физические значило сделать жизнь совсем невыносимой.
Я ушла от темы, о которой собиралась с тобой поговорить.
Я не укоряю тебя из-за невозможности терпеть боль, сама ее переносила с трудом, хотя должна бы привыкнуть.
Марлон Брандо когда-то попытался составить список моих болячек, но умер раньше, чем я пополнила этот перечень очень многими пунктами. Что там было у Марлона?
Сломанный позвоночник, операции на нем, повреждение глаза металлической стружкой, три кесаревых, несколько пневмоний с клинической смертью, трахеотомия…
А еще были геморрой и две операции по его поводу, киста яичников, гистоэктомия (удаление части матки), удаление опухоли мозга, рак кожи, инфаркт, удар электрическим током, солнечные удары…
Знаешь, мне что-то расхотелось вспоминать разные болячки. Ну их! Сколько есть, все мои, но я их все пережила, значит, победа за мной.
Кто-то посчитал, что я лежала в госпитале более ста раз, переносила серьезные операции более сорока, у меня ломано все, что могло сломаться, оперировано все, что можно оперировать от мозга до… пардон, задницы. Сейчас меня доканывает ослабленное многочисленными наркозами сердце, стали совсем хрупкими кости, ну и, конечно, диабет, из-за которого все нельзя.
