Семья, и в первую очередь папа, упивалась победой Келла. Папа устроил ему торжественную процессию по Филадельфии. Ему? Нет, скорее себе, потому что рядом с замученным Келлом сидел с кубком в руках счастливый отец. Он имел право, потому что был тренером сына, именно воля отца толкала вперед Келла, это понимали все.
Мы тоже гордились Келлом. Он был героем, сумев воплотить в жизнь папину мечту.
– Теперь Олимпийские игры! Ты должен взять золото так же легко, как сделал это в Хенли!
В голосе папы звучала абсолютная уверенность: после такого триумфа Келл просто не имеет права не стать олимпийским чемпионом. Посмотрев на брата, я поняла, что более несчастного человека на свете найти трудно. Почему, ведь он только что выиграл Кубок?
Но все понятно без слов. В предыдущем году Келл на регате не смог прийти первым, а выложился настолько, что после финиша самостоятельно разжать пальцы не смог, двое взрослых мужчин с большим трудом освободили из его рук весла. Сам Келл не мог даже нормально идти. Подозреваю, что это не столько из-за потраченных усилий, сколько от понимания, что с ним сделает за второе место отец.
Мне было жалко брата, а в душе я порадовалась, что не занимаюсь серьезно никаким видом спорта, пусть все остается на любительском уровне.
И вот теперь отцовская уверенность по поводу Олимпиады… Для Келла это означало новые месяцы безумных тренировок, когда каждая свободная от занятий в университете минута (а то и вместо занятий) – с веслами в руках, когда ладони каменные от мозолей, когда все остальное в жизни просто не существует. Иначе нельзя, иначе не победить.
Но ведь Келлу тоже хотелось просто жить, встречаться с девушками, ходить в кино, гулять, пить пиво, не спать ночами… Но спортивный режим не позволял многого.
Келл сумел стать бронзовым призером Олимпийских игр в 1956 году в Мельбурне. Отец уже перестал надеяться на его успехи, медали у мужчин в предыдущие две Олимпиады завоевывали, по словам отца, «какие-то» австралийцы, русские и уругвайцы, а еще итальянец и поляк. Это было просто оскорблением для Джека Келли. Проиграть многолетним победителям-англичанам – это одно, а вот уступить даже бронзу тем, о ком отец и слышать не желал, было оскорбительным.
И в Мельбурне золото взял какой-то русский, серебро – снова австралиец, Келлу досталась только бронза. Хорошо хоть бронза, иначе быть бы ему изгоем в собственной семье.
То, что Олимпиада проходила в Австралии, наложило свой отпечаток на все. Соревноваться в конце ноября вместо июля – августа, конечно, непривычно. Большинство спортсменов расчетливо подходят к лучшей спортивной форме именно в сезон, потом вырабатываются и к осени просто устают. Так же и Келл. Но ведь сумел взять золото русский, который тоже жил не в Южном полушарии.
От отцовского гнева Келла спасло только то, что сам отец уже несколько остыл к спортивным успехам и вообще просто устал. Он даже почти не занимался политикой. Любимого Рузвельта не было в живых, с Трумэном Келли не слишком дружил, и Национальную программу физподготовки возглавлял другой. А может, ее вообще закрыли, не помню, но отец не занимался, это точно.
Но тогда волна ликования по поводу выигрыша Келлом «Бриллиантовых весел» была немыслимой. И чуть не захлестнула мою собственную судьбу.
В Беннингтон меня не взяли из-за недостаточной подготовки по математике. А потом мы всей семьей отправились поддерживать Келла на регате. Он выиграл Кубок 5 июля, дома праздники продолжались еще пару недель, и только к концу июля мама вдруг вспомнила, что ее средняя дочь до сих пор не определена.
Тут уж не до выбора, потому что большинство колледжей прием закончили. Те, что оставались, считались совсем не престижными. Конечно, я могла подождать год, но чем этот год заниматься?
Все решилось совершенно неожиданно в Нью-Йорке.
Почти случайно мы оказались в нью-йоркской квартире нашей родственницы и маминой большой приятельницы Мэри Мэджи. Мама вздыхала, жалуясь на ситуацию:
– Мы не можем попасть ни в один колледж, все закончили прием. Неужели Грейс так и останется домохозяйкой без образования?
При этом не мешало бы упомянуть, что за предыдущие полгода семья не позаботилась о том, чтобы Грейс вообще как-то образовывалась. Маме следовало бы задуматься о будущем дочери не к началу августа, а еще весной или после того, как мне отказали в Беннингтоне. Но я же Грейси, для которой все в последнюю очередь. Все, кроме жалости.
Мэри вежливо поинтересовалась, куда я сама хотела бы поступить. Это была действительно просто вежливость, потому что прием везде закончен.
– Я хотела бы учиться в Американской академии драматического искусства…
Ма Келли только фыркнула: вот оно, дурное влияние дяди Джорджа! Я поймала ее взгляд, говоривший: «Могла бы и промолчать!» Я могла бы, могла и просто промямлить, что – сама не знаю. Это позволило бы маме оправдать свое поведение тем, что дочь не определилась…
Но слово было произнесено и, как я полагаю, сыграло свою роль в моей судьбе.
Мэри Мэджи сама была актрисой, а ее дочь училась именно в этой Академии. Это не позволило маме заявить, что я блажу и что театральная Академия – не место для учебы девушки из приличной семьи, а актерская профессия вовсе не та, о какой она мечтала для своей благовоспитанной дочери.
Интересно, что против актерской профессии подруги и ее дочери мама не имела ничего, это их дело. А вот для своих дочерей – упаси боже!
Мэри неожиданно оживилась:
– Грейс, Эмиль Дистель, который сейчас отвечает за прием в Академию, мой хороший приятель. Я поговорю. Ты в состоянии пройти собеседование?
Еще мгновение – и мама завопила бы:
– Нет!
Наверное, она так и сказала. Ее Грейси и собеседование в театральной Академии для Ма Келли были понятиями несовместимыми.
Но я кивнула:
– Смогу.
Кивнула совершенно уверенно, Мэри Мэджи тоже кивнула, не обращая внимания на мамину реакцию:
– Я договорюсь.
Надежда?.. Сладкое слово, не хуже свободы. И тем более обидно, когда все рушится.
– Миссис Мэджи, – Эмиль Дистель был официален то ли из-за моего присутствия, то ли потому, что сидел в должностном кабинете, то ли потому, что официальным тоном отказывать легче, – к сожалению, прием закончен, свободных мест нет.
Он красиво развел руками, что означало конец разговора. Я успела подумать: «Ну вот и все. Второй раз мама завести разговор о карьере актрисы не позволит».
– Грейс, подожди меня, пожалуйста, за дверью.
Чуть насмешливый взгляд мистера Дистеля говорил и том, что миссис Мэджи зря надеется разжалобить его рассказом о несчастной судьбе девочки, с пеленок мечтающей стать великой трагической актрисой. Кто мечтает, тот давно прошел собеседование, а не тянул до августа.
