Но это двор, а ведь были простые монегаски, которым я не преграждала дорогу к трону, не сделала ничего плохого, которые так приветствовали нас с Ренье во время свадебных торжеств! Были придворные и слуги, с которыми я старалась держаться возможно приветливей и открытей. Они-то почему меня почти презирали?!
Я никак не могла сопоставить душевные подарки в виде самостоятельно вылепленных ангелочков, связанных носочков или кругов сыра с нынешней холодностью. Что это? Куда девалась вчерашняя любовь, что я сделала не так?
– Дорогая, на хорошее отношение княгини Шарлотты и принцессы Антуанетты можешь не рассчитывать вообще. Семейные распри – отличительный признак Гримальди, к тому же ты заступаешь дорогу к трону. А вот любовь подданных не так просто завоевать. Быть красивой и приветливой мало, они должны убедиться, что ты можешь оправдать их надежды, что ты душой с ними. К тому же зачем тебе всеобщая любовь, разве недостаточно, чтобы просто уважали и подчинялись? Хватит баловать слуг распоряжениями вроде: «Луи, вы не могли бы принести мне стакан воды? Пожалуйста». Луи на службе, он для того и стоит рядом, чтобы принести, унести, подать, и не только стакан воды.
– Нет, нет, нет!
– Что нет, Грейс?
– Я отношусь уважительно ко всем, независимо от того, кем человек является – придворным или водителем, миллионером или слугой.
– Уважай, но только не извиняйся на каждом шагу, словно оторвала слугу от важного дела. Этим ты не завоюешь его признательность и любовь, зато вселишь уверенность в своей нерешительности и… прости, никчемности.
– Почему никчемности?
– Слуги уважают только тех хозяев, которые могут быть хозяевами.
– Я хочу, чтобы меня любили…
– Грейс, твоя мама так же разговаривает со слугами, как ты?
– Да, она вежлива… ты прав, она распоряжается.
– Научись вежливо распоряжаться. И попробуй понять, что для них ты пока чужая. Они все к тебе хорошо относятся, но пока ты не доказала, что хозяйка.
Я вздохнула, Ренье, видно, расценил это как сомнение и добавил:
– Научись вежливо командовать и держать всех на расстоянии. Иного не дано, ты – принцесса, а не просто Грейс Келли. И не завоюешь любовь остальных, если не покажешь им, что умеешь быть вежливой хозяйкой всего Монако. Я люблю просто Грейс, но для остальных ты должна научиться быть принцессой Грейс, причем круглые сутки, и даже если рядом твои собственные родители или подруги. Извини, что так откровенно, но без этого ты будешь чувствовать себя несчастной.
Я понимала, что он прав, во всем прав, понимала, что мне нужно не просто научиться, а привыкнуть к положению принцессы. Моей ошибкой было то, что я решила играть роль принцессы, но роль – это всегда на время, стоит уйти за кулисы или услышать команду «Стоп! Снято!», как маску роли можно сбросить. Здесь я не могла сбросить, я должна сжиться с ролью настолько, чтобы она вошла в мою плоть и кровь, стала стопроцентной привычкой, моим стилем жизни, только тогда эта привычка не подведет в самый неподходящий момент.
Несколько дней я размышляла, потом решила еще раз поговорить с Ренье.
– Я думала над твоими словами и не со всем согласна. Все же в правилах придворного этикета есть немало нелепостей, которые следовало если не отменить, то хотя бы смягчить. Ведь они написаны несколько веков назад! Как же можно следовать нелепостям, которые остались с прабабушкиных времен?
Умные, серьезные глаза мужа изучали меня несколько секунд. Он пытался помочь мне освоиться в новом положении, но не все было в его силах. Ренье не мог приказать слугам любить меня и не презирать. Он мог только помочь мне в трудных вопросах, посоветовать, делать предстояло мне самой. И завоевывать любовь монегасков тоже.
– Наверное, ты права, что-то нужно менять. Но сначала ты должна доказать, что знаешь эти правила и умеешь их применять. Понимаешь, Грейс, если ты, американка, вдруг сразу начнешь что-то переделывать и отменять, все воспримут в штыки. Попробуй сначала подчиниться, а потом будем менять.
И снова он был прав.
– Так что же, я обречена просто просиживать в шезлонге, греясь на солнышке и не имея возможности что-то сделать вокруг себя?
– А что бы ты хотела сделать?
– Ренье, мне не нравится запущенность дворца, во многих комнатах просто нежилой вид. Кроме того, я привыкла к совсем иной обстановке, другой мебели, другим удобствам…
– Если ты не станешь выкидывать семейные реликвии или убирать в чуланы старые портреты, то переделывай. Только вначале, очень прошу, рассказывай мне, что именно ты желаешь сделать. Договорились?
У меня нашлось занятие – борясь с тошнотой и головокружением, я принялась придавать жилой вид огромному дворцу. Дворец очень красив, но страшно неудобен, к тому же в нем многие годы никто не жил, князья Монако предпочитали Францию, появляясь дома лишь ради подписания приготовленных документов. Ренье решил изменить это правило и жить в Монако постоянно, но нужно бы обустроить дворец, проветрить его и сделать более уютным. Этим мы занимались многие годы, а еще превратили свой загородный дом в Рок-Ажель в уютное гнездышко, где было так хорошо и нам, и нашим детям.
И быть вежливой, доброжелательной хозяйкой мне тоже удалось, и завоевать любовь монегасков тоже, хотя и не сразу.
Сначала монегаски оказались безумно разочарованы рождением первой дочери, а не сына. Нет, они радовались малышке, это подтверждало мою способность подарить княжеству наследника, но почему первая девочка?! Монегаски как дети, словно я обманула их, пообещав игрушку и не подарив. Ренье был в ужасе, когда я при всех заявила:
– Следующим будет сын!
Я понимала его опасения: а что, если снова девочка?
Но в следующем за рождением Каролины году пушки Монте-Карло дали салют в сто залпов. Каролина удостоилась всего двадцати одного залпа. Смешно, потому что мы живем в двадцать первом веке, когда равенство полов всеобще признано.
Вот после рождения Альбера я стала национальной любимицей! Особенно когда оказалось, что маленький принц крепок и отменно здоров.
Но это вовсе не означало, что жить мне стало легче. Конечно, дети были для меня основным и главным в жизни. Каролина, Альбер и Ренье, а потом уже все остальное, даже любовь монегасков, как бы они на меня ни обижались.
Удивительно, но именно после рождения Альбера (кстати, на сей раз я переносила беременность куда легче) я стала много внимания уделять уже не дворцу или своему состоянию, а именно княжеству, неожиданно почувствовав, что у меня не двое, а несколько тысяч детей, причем детей строптивых, с нелегким характером.
Бесполезно пытаться им понравиться, о них нужно просто заботиться, как о собственных детях, которые не всегда правы, не всегда справедливы, не всегда послушны и даже доставляют немало неприятностей. Но ведь все любят своих детей, несмотря ни на что, даже если не чувствуют ответной любви?
