– Вы планируете вернуться в кино?
Сначала я вежливо объясняла, что пока не думала об этом, потому что главная задача – стать хорошей супругой и матерью.
Стала. Дважды мамой, родив Каролину и Альбера, и супругой тоже стала, и даже принцессой, монегаски уже простили мне американское происхождение, полюбили за рождение наследников престола, дворец был приведен в относительный порядок, налажена работа многих общественных организаций, в Монако начался период процветания, толпы туристов стремились оставить свои деньги в княжестве.
Жизнь наладилась, я научилась справляться со вспышками раздражения у Ренье, а иногда и предугадывать их, но главное – прощать резкость и несдержанность. Сам Ренье несколько поостыл в стремлении контролировать меня во всем и навязывать свое видение той или иной ситуации.
Правда, годы были тяжелыми. Один за другим два выкидыша, физическое и нервное истощение… Но каждый день с утра до вечера надо улыбаться, потому что ты принцесса и вокруг люди.
И вдруг… предложение Хичкока сыграть заглавную роль в новом фильме «Марни» застало врасплох.
Говорят, что Хичкок – это свой особый мир. Любой режиссер – это свой мир, потому что, снимая кино, он проживает выдуманную историю в полном объеме. Актер может и должен жить только своей ролью, лишь соотнося ее с остальными. Режиссер, особенно хороший, проживает все роли, каждую сполна, каждую выпивает, словно чашу, до дна. Если этого нет, не будет и фильма.
Но у Хичкока есть особенность: он проживает все еще и с будущим зрителем, то есть видит фильм его глазами. И всегда точно знает, какие эмоции, мысли, желания вызовет та или иная сцена, даже один-единственный кадр. Именно потому у Альфреда так медленно течет действие, даже если это убийство. Продумывая каждую мелочь, мысленно представляя любое мгновение фильма, зная, как должны не только быть одеты актеры, что должны выражать их лица, какими должны быть жесты, он тем не менее охотно позволяет импровизировать.
Я долго не могла понять, как ему это удается, потом осознала: прежде чем подтолкнуть актера к импровизации, Хичкок своей подготовкой задает ему направление. Если у женщины долго снимать со всех сторон ее ступню, да еще под постоянный приговор режиссера: «Посмотри, посмотри, какая красота! Еще с этой стороны… разве тебе не хочется прижаться к ней щекой?..» – невозможно не настроиться на определенный лад. А настроившись, невольно будешь действовать в том русле, что приготовил Хичкок.
Да, он резок, вспыльчив, не всегда сдержан на язык, иногда просто пошловат до скабрезности, но лишь тогда, когда не удается вызвать нужные эмоции другими методами, не получается заставить актера или актрису чувствовать то, что нужно по роли. Особенно это касается актрис. Если все получается, то Хичкок готов облизывать свою очередную находку.
Именно поэтому у меня не было с ним никаких проблем, я пропускала мимо ушей его скабрезности, сказанные, впрочем, другим, легко настраивалась на нужный лад и проживала нужные эмоции.
Каролина как-то спросила:
– Как это «проживать эмоции»?
Но это верное выражение. Пока ты испытываешь, но не показываешь, ничего не получается. Если показываешь, но не испытываешь, тоже. Нужно испытывать и демонстрировать это зрителям. Мы словно живые пособия по проживанию множества ощущений. Если возникает удивительное единение между испытываемыми чувствами, чувствами партнера и текстом, а потом к этому добавляется хорошая работа оператора и всех, кто работает на съемочной площадке, получается шедевр. Стоит кому-то выпасть из этой цепочки, она может развалиться совсем.
Но цементирующая основа, конечно, режиссер. От его видения фильма, его умения настраивать актеров на свой лад, доходчиво объяснять, что именно видит режиссер в той или иной сцене, в первую очередь зависит успех любого фильма.
Присланный сценарий «Марни» был интересен. Играть нужно в паре с блестящим Шоном Коннери, снова психологический триллер, главная героиня воровка с израненным детством. Съемки в летние месяцы, которые мы чаще всего проводили в Филадельфии.
Ренье не нужно ничего объяснять, он понял мое состояние по блестящим глазам. Я не забыла Голливуд, съемочную суету, не забыла весь этот бедлам, который называется киносъемкой, но из которого потом рождается нечто… Внутри все всколыхнулось, ведь я могла сняться в фильме, не ущемляя никаких других обязанностей. Хичкок за те годы, что я жила в Монако, стал известным режиссером, Ренье считал его ответственным человеком, не способным поставить меня и его в неудобную ситуацию.
– Грейс, ты хочешь этого?
– Да!
– Значит, снимайся. Смогу снять где-то неподалеку виллу и пожить там с детьми.
Мы немного посмеялись над тем, какой отдых предполагается мне, но я предпочла бы работать все лето вместо отдыха, только чтобы снова ощутить себя в привычной обстановке съемочной площадки.
С Хичкоком все оговорили: никаких сцен, способных хоть в малейшей степени поколебать мой официальный статус или бросить тень на мою репутацию, все прилично, чинно, по-семейному. В сценарии даже появилась специальная пометка для меня: «Героиня все время прикрывает колени юбкой». Самая большая «раздетость» – халат, это потом добавили сцену полуобнаженной Марни.
Ренье согласился.
Я уже учила текст и считала оставшиеся дни до каникул, как считают дети. Они тоже были рады долгому путешествию в Америку. Каролине шесть, Альберу пять, они вполне большие, чтобы не быть привязанными к маминой юбке ежеминутно. Я смеялась:
– Пора выходить на работу.
Все казалось хорошо, но тут в действие вступила машина общественного мнения.
Началось с европейских газет.
Обладательнице «Оскара» просто не могли платить мало, это было бы оскорбительно для всех. Мы не нуждались в этих средствах, даже разговора не было, куда их девать или что купить. Но газеты подняли шумиху по поводу гонорара, мол, плохи же дела у князя Монако и самого княжества, если для пополнения семейного бюджета Грейс вынуждена идти сниматься в фильме!
Чью несветлую голову осенил такой бред, не знаю, но он сработал. Пришлось выступать с заявлением, что все средства будут перечислены в фонд помощи нуждающимся детям.
Оживились на «МГМ», на студии учуяли возможность заработка, ведь Хичкок мог снимать и у них, хотя никогда этого не делал. «МГМ» тут же напомнила, что у меня еще продолжается действие контракта, согласно которому я не могу сниматься нигде, кроме «МГМ», либо с ее согласия.
Какое отношение имела тяжба «МГМ» со мной к Шарлю де Голлю, непонятно, но французские газеты не упустили возможность поднять волну истерии, обвиняя меня в желании таким образом досадить Франции. Бо́льшую глупость придумать трудно, но она сработала. Газеты просто захлебывались, одна за другой рассказывая, как князь и принцесса Гримальди издеваются над де Голлем и несчастной Францией!
Это уже пахло не просто осложнениями с могущественной страной-соседкой, которая однажды пыталась отключить электроэнергию Монако и перекрыть воду за какое-то неповиновение.
