Я с восторгом разглядывала бисквитно-кремовое сооружение, прикидывая, как сумею потушить свечки, ведь это полагалось сделать за один прием, чтобы загаданное желание исполнилось. Свечки располагались по кругу, и нужно набрать много воздуха в легкие, чтобы задуть их все. Ничего, я постараюсь, я сумею.
Набрала побольше воздуха, оглядела торт, прикидывая, с какой свечки начать и как двигаться по кругу, и вдруг даже закашлялась – свечек было пять! Пять, а ведь мне шесть лет! Бетси, приглядывавшая в тот год за мной, забеспокоилась:
– Что случилось, Грейси?
– Это не мой торт… Кому его привезли?
– Как это «не твой»?! – громовой голос нашей обожаемой Линн, царившей на кухне, заставил даже вздрогнуть. – Вам привезли, мисс Грейс. Вон какая красота! И свеч…
Она не договорила, потому что сразу поняла все. А я опрометью бросилась к себе в комнату. Праздник был испорчен безнадежно. Можно не объяснять, торт заказывала мама, насколько же она невнимательна, что даже забыла, сколько лет исполняется ее незаметной дочери!
Не выйти к гостям я не могла, на мое счастье, мама не сочла нужным устраивать большой праздник, ограничилась детским чаепитием. Я шла задувать свечки на торте, как на Голгофу, прекрасно понимая, что сейчас все гости увидят мой позор, поймут, что родителям все равно даже, сколько мне лет. Вымученно улыбалась, не замечая подарков, почти не слыша поздравлений, не восторгаясь, в голове крутилась только одна мысль: торт с пятью свечами! Красивые куклы (что проку радоваться, если у меня нет возможности убрать их сразу, а значит, Лизанна успеет вырвать кукольные волосы или что-то сломать), выступление фокусника, воздушные шарики, нарядные девочки и мальчики, улыбающиеся взрослые… а у меня одна мысль: пять свечей, которые сейчас увидят все. Конечно, многие дети, пришедшие по приглашению Ма Келли поздравить ее дочь с днем рожденья (никто не интересовался, кого именно я хочу пригласить, мама решала сама), считать не умеют, но взрослые-то заметят. Снова будут сочувственные взгляды: «Бедняжка Грейс, почему Маргарет Келли настолько игнорирует свою дочь?»
Когда принесли торт, я с трудом сдержалась, чтобы не зажмуриться, но голос няни над ухом подбодрил:
– Смелей, Грейси, все в порядке!
На торте было шесть свечей! Шесть, а не пять. Кто-то на кухне сумел выйти из положения, поместив еще одну свечку в центре всей красоты. Свечка немного отличалась, у нее не было постамента в виде розочки, только насыпанные вокруг тертые орешки, но это неважно, она была – шестая свечка!
Мне не надо выбирать, какое желание загадать, оно всегда со мной, теперь следовало только задуть все свечи, задуть в один прием. Казалось, что, стоит только это сделать, и мир вокруг изменится.
Я никогда прежде не набирала в легкие столько воздуха, еще чуть – и лопну. Пока задувала, быстро-быстро повторяя желание, даже голова закружилась. Все шесть свечей погасли за один прием! Это была победа, теперь все будет иначе, изменится сегодня же, сейчас, не зря нашелся выход из неприятной ситуации со свечами.
Вокруг уже аплодировали, кричали «поздравлялку», а я, придя в себя после усилия, замерла: мама не видела, не заметила того, что я задула все свечи сразу! Убедившись, что свечки горят и я намерена их задуть, она уже приглашала взрослых в большой зал, где для них был накрыт свой стол. Маме все равно, задула я свечки все сразу или нет, ей вообще все равно, есть ли я. Ничего не изменилось в тот момент, когда шесть маленьких огонечков погасли, и надеяться, что изменится до следующих семи свечек, не стоило. Все осталось по-прежнему.
Смешно помнить детскую обиду до столь взрослого возраста, когда уже пора иметь внуков и помогать им задувать свечки на именинном торте? К тому же остальные дни рожденья не слишком отличались от этого, разве что прислуга теперь внимательней следила за соответствием внешнего вида торта. А я привыкла больше не загадывать желания, задувая именинные свечи. Зачем, все равно не исполнятся.
Просто очень обидно быть ненужной, незаметной, особенно когда растешь в большой семье, считающейся дружной и сплоченной.
Лизанна из какого-то злого побуждения (почему не ее день рожденья, а мой?) порвала куклу из подарка и переломала еще пару игрушек. Сестру не наказали, считая еще несмышленой, конечно, в четыре года ребенку трудно отвечать за свои поступки, но кто-то же должен был следить за малышкой!
А однажды мама, с гордостью представляя гостям своих детей, меня попросту… забыла! Я так растерялась, что стояла молча, пока кто-то из сердобольных женщин не напомнил Ма Келли, что у нее четверо детей, а не трое. Мама не позволила себе смутиться, напротив, обвинила меня:
– Ах, эта Грейси, вечно прячется по углам и щелям!
Я действительно пряталась. Страшно стеснительная, убежденная, что хуже других, что слабая, никчемная по сравнению со своими сестрами и братом, сопливая, толстая и бесцветная, я старалась уединиться и больше занималась куклами, чем общими играми.
Наверное, я была хуже развита физически, но на фотографиях тех лет этого не заметно, я достаточно сильная. И все же болела много и часто, вечно простужалась, падала и набивала себе синяки. Удивительно, но при этом была живым и подвижным ребенком. Правда, вне дома.
Однажды мой обожаемый дядя Джордж, папин брат, сказал, что я болею нарочно. Я даже обиделась, но это так. Только сейчас становится понятно, что именно он имел в виду, и то, что он прав.
В доме, вернее, в холостяцкой квартире дяди Джорджа у меня удивительным образом проходил насморк, переставало болеть горло или ухо. Но вовсе не потому, что там чище или нет сквозняков. Сейчас, размышляя над этими странностями, я начинаю понимать, в чем дело.
«Ненужная» маме в повседневной жизни, я пыталась привлечь к себе хоть какое-то внимание, вызывая жалость. А чем легче всего ее вызвать? Болезнью. Температура, жар, больное ухо или горло – чем не повод, чтобы о тебе позаботились, чтобы лишний раз вспомнили, что ты есть? Я чаще болела именно после рождения Лизанны и пока не нашла выход собственной энергии в школьном театре. Это было позже, а тогда бесконечные ангины и отиты заставляли проводить время в постели или просто дома, играя в уголочке.
Меня жалели, на меня лишний раз обращали внимание. Дядя Джордж прав, я болела не потому, что была слабой (Келли быть слабыми просто не могли!), а «из-за ненужности». После рождения Лизанны, когда я для мамы отодвинулась на задний план, пытаясь вернуть утраченное внимание, старалась при любом удобном случае забраться к маме на колени, заглянуть в лицо, потеребить за руку. Сейчас я понимаю, что сначала ей было просто не до возни со мной, потом такая прилипчивость стала вызывать раздражение, меня просто отталкивали.
Взрослый человек понял бы, что не стоит быть столь навязчивым, но ребенок видел необходимость быть еще более прилипчивым, чтобы тоже взяли на руки, допустили в свое окружение. Мама терпела меня рядом, она мало ласкала вообще кого-то из детей, считая это ненужными сантиментами (куда важнее правильно воспитать будущих домохозяек!), а папа занимался старшими. Удивительно, но на первый взгляд могло показаться, что мне уделяют внимания едва ли не больше, чем остальным.
