Голливуду мы оказались не нужны. В Нью-Йорке устраивались, как могли, сами.
Обратного пути не было, потому Морицу пришлось переступить через свою гордость и напомнить о себе. Он начал с Майером переговоры, а вернее, споры по поводу контракта. Сейчас я понимаю, каково признанному режиссеру, звезде киноиндустрии Европы, человеку, у которого больше сорока фильмов, причем много известных, вдруг понять, что он низведен в ранг начинающих, поставлен в один ряд с теми, кто только пытает счастья в Голливуде.
Интересно, что такое мог наобещать Майер Стиллеру в Германии, что тот решил так рискнуть? Риск вообще-то не в стиле Морица. Нужно помнить о том, кем он был до отплытия в Нью-Йорк. Франтоватый любитель золотых безделушек, уверенный в себе, мэтр, которому почти поклонялись, чье слово стоило дорого… чего стоила расцветка его ярко-желтой машины! Подозреваю, что, не привези он меня с собой, плюнул бы на Голливуд, как только обнаружил отсутствие встречающих, и вернулся в Европу. И другим наказал в Голливуд не ездить.
Но рядом блестела глазами на небоскребы Нью-Йорка я, обмануть мои ожидания Стиллер не мог, а потому ввязался в борьбу с Майером, который, судя по всему, с трудом вспомнил о своем приглашении поработать (такое бывало, и нередко) и уж тем более не желал принимать навязываемую Морицем протеже.
Стиллер сделал все, чтобы я ничего не заметила, правда, это не всегда удавалось, но я приписывала срывы его настроения затягиванию начала работы. Мне уже надоело болтаться без дела, а уж каково ему, привыкшему снимать несколько фильмов в год!..
Ничего я тогда не понимала. Да и потом поняла не сразу, к сожалению, только когда Стиллера уже не было в живых.
Но он боролся, а я, как могла, утешала, не сознавая, что временами своим утешением раню еще сильней.
Это было ужасное время, журналисты выдумали мою черную тоску по родным, без которых я не могла обходиться и дня, совершенно забыв, что перед отправлением в Нью-Йорк я довольно много времени провела в Германии и даже Константинополе, где проходили показы «Саги…». Нет, я понимала, что сидеть подле мамы не получится, и мучило меня не это, а понимание, что не все складывается, как мы мечтали, а еще больше мое незнание языка. Это ужасно – быть в чужой стране, не понимая, о чем говорят вокруг. В Нью-Йорке никому не нужен мой шведский и даже немецкий. И не нужна я сама.
Казалось, так хорошо начавшийся взлет карьеры вдруг оборвался.
Стиллер все спорил и спорил, и неизвестно, к чему бы это привело (подозреваю, что просто к возвращению обратно уже без денег и надежд), если бы ему не удалось устроить мне несколько фотосессий у Гента и публикацию фотографий в нью-йоркской «Вэнити Фаер». На снимках я получалась всегда гораздо лучше, чем в жизни. Сессия удалась, мало того, номер газеты попал на глаза Майеру.
Я не знаю, что там увидел всесильный босс МГМ, но нас со Стиллером все же пригласили в Голливуд и даже устроили встречу с цветами.
Однако за триумфом (пусть и столь скромным) последовало разочарование. Во-первых, «живьем» я Майеру не понравилась совсем, он обозвал меня толстой и неуклюжей. Не в глаза, конечно, но высказался достаточно откровенно, а его помощники это учли.
Во-вторых, Стиллеру навязали съемки фильма с уже утвержденными актерами на главные роли. Никакой речи о том, чтобы заменить звезду Полу Негри на шведскую крестьянку, не могло идти, Мориц был вынужден согласиться.
Ситуация ужасная, потому что он при деле, я без, к тому же без знания языка, одна-одинешенька и предоставлена самой себе. Мне было трудно все: общаться, чувствовать себя свободной, жить на гроши. Стиллер мог бы поддержать меня, но он работал, и я чувствовала себя такой ненужной и одинокой, что невольно замкнулась куда сильней, чем раньше в Стокгольме.
Наверное, я отправилась бы домой пешком по дну океана, не случись болезни одной из актрис в проходном фильме «Поток» по роману Ибаньеса. Обязанный куда-нибудь меня пристроить, Майер согласился сделать полноватую шведскую крестьянку испанской красавицей. Интересно, что вместе со мной в фильме играл Риккардо Кортес, настоящая звезда немого кино. Он такой же «испанец», как и я, потому что родился в Вене и его настоящее имя Иаков Кранц. А еще интересно, что наши дни рождения совпадали, только Риккардо на шесть лет старше.
От меня потребовали еще похудеть, выщипать брови, выпрямить не совсем ровные зубы, удалив задние, чтобы лицо казалось уже, ну и… Ладно, не буду разочаровывать тех, кто верил, что идеальные пропорции моего лица от рождения. Египетского Сфинкса тоже создала рука человека.
Я уже говорила и могу повторить, что быть звездой очень нелегкое дело, требующее больших усилий и много времени. Соответствовать образу иногда очень трудно, тем более Голливуд требовал соответствия буквального и ежеминутного, даже в собственной ванной.
Мориц был рад, что мне нашлось дело, он явно надеялся, что я сумею показать себя, пока он сам снимет положенное, а потом мы вместе будем делать следующий фильм.
Пытаться говорить без акцента на языке, которого почти не понимаешь, если ты к тому же патологически застенчива… Я много плакала в одиночестве, но не сдавалась. Тогда родилась та самая стена, которой я отгородила себя от мира. Никто не понимал, что одинока я поневоле, как, скажите, шутить вместе со всеми в перерыве между съемками, если мало что понимаешь? Как быть уверенной в себе, когда сознаешь, что тебя взяли на роль просто по обязанности, чтобы заменить другую, что никакого светлого будущего не предвидится, ты одна, всегда, во всем?
Это были очень трудные месяцы. Я старалась не жаловаться в письмах домой, но и восторгов не выказывала. Завоевывать Голливуд без знания языка и будучи стеснительной не советую никому. Чудо, что фабрика звезд меня не перемолола, как многих до того и после, и не выплюнула на обочину, как ненужный хлам. Мне повезло в кино, сначала повезло встретить Морица Стиллера, а потом все же вписаться в систему Голливуда.
Никто не понял почему, но я очень понравилась зрителям. Сказка об испанской Золушке, которой вопреки сказочным законам не удается воссоединиться с любимым, пришлась по вкусу. Наверное, помогло то, что кино немое, публика не слышала моего немилосердного акцента, а камера сумела скрыть неуклюжесть и зажатость. Войдя в образ по-настоящему, я о себе всегда забывала, это тоже помогло, как и то, что Риккардо вроде меня был «ненастоящим испанцем».
Говорят, у Майера приподнялась бровь, когда он узнал об успехе «шведской крестьянки», которой, по его словам, никогда не стать второй Нормой Ширрер. Я вовсе не желала становиться ни второй, ни третьей Ширрер, для меня вполне достаточно быть первой Гарбо.
Моша очень радовался моему успеху, но опасался, как бы машина Голливуда меня не испортила.
Меня нет, а вот жизнь самому Стиллеру испортили основательно и бесповоротно.
У Майера были права на экранизацию двух романов Ибаньеса, потому он долго не думал, решив снять меня и во втором – «Соблазнительница», причем на волне успеха «Потока» даже согласился сделать режиссером Стиллера. Моша был счастлив не меньше меня, казалось, светлое будущее уже в шаге, случилось то, ради чего мы пересекли океан, – я восходящая звезда, а Стиллер мой режиссер.
