Со студии примчался разведчик, покрутившись без толка и уяснив, что я не горю желанием продолжить ряд однотипных ролей, исчез.
Теперь Майер пригрозил депортацией. В ответ я только посмеялась:
– Прекрасно, сэкономлю на билете в Европу.
Нет, я не шантажировала студию, я просто не желала хлопать глазами в бестолковых фильмах за мизерную цену. И не за мизерную тоже не желала. Или выбор ролей и партнеров и нормальная оплата, или я возвращаюсь домой! Я за Голливуд не держусь.
Оставалось выяснить, держится ли Голливуд за меня.
Не сомневаюсь, что будь воля Майера, он ни за что не подписал бы со мной новый контракт! Скорее, отправил вплавь через океан. Но существовали еще кинопрокатные организации, требовавшие фильмы с участием Греты Гарбо.
Майер не понимал, что играет с огнем. Я не родилась в Голливуде, а если туда и приехала, то готова отбыть обратно. Я еще не вкусила прелестей славы и богатства, не была избалована ими, да и ничего особенного не имела. То, что платила мне МГМ, вполне можно получить на студии в Европе, зато головной боли будет куда меньше, тем более когда у меня уже появилось имя.
Нет, я не шантажировала студию, мне действительно не хотелось делать то, что я делала в последние месяцы. Как бы ни был прекрасен Джон Гилберт, как бы мы ни были влюблены друг в друга, даже демонстрировать свою любовь из фильма в фильм неприятно. А тут еще постоянное недовольство и скандалы со Стиллером…
Бунт удался, Майер вынужден был пойти на уступки. Заключить новый контракт на куда более выгодных для меня условиях помог агент Джона Гилберта Харри Эдингтон, который поистине стал для меня вторым Пигмалионом.
Мориц долго после возвращения в Швецию не прожил, через полгода он умер от чахотки, а меня даже на похороны студия не отпустила! И это тоже поставили мне в вину, мол, Стиллер умер с моей фотографией в руках, а я о нем и не вспомнила.
Возвращение больного Стиллера в Европу просто подкосило меня. И хотя с помощью Гилберта мне удалось заключить с МГМ новый контракт на пять лет, контракт весьма выгодный для начинающей звезды, я была готова отправиться следом.
Даже зная английский, я так и чувствовала себя чужой и одинокой.
Джон Гилберт не был моим Пигмалионом, я его устраивала и такая, как есть. Но игра рядом с ним и настоящий успех помогли мне понять собственную ценность. А еще он «подарил» мне своего агента Харри Эдингтона.
Харри Эдингтон
Если бы Гилберт не «прикрепил» ко мне Харри, я быстро закончила бы свою карьеру и последовала в Европу за Стиллером, так и не получив ни приличных гонораров, ни такой славы, какая есть сейчас. С первым я согласна, а вот за второе благодарить ли?..
Уже фильм «Плоть и дьявол» показал, что именно мне грозит: бесконечные, одинаковые, как под копирку, роли соблазнительниц-вамп. Трагическая любовь, расставание, верность, встреча и заслуженное счастье или его отсутствие из-за жестокой судьбы. Вечная «Соблазнительница». Что тут играть? Такая роль хороша однажды, но не навсегда.
Я хотела играть, по-настоящему создавать образы, а приходилось уже в трех фильмах подряд изображать роковую красавицу. Неужели так будет всегда, неужели я обречена на это амплуа, которое мне самой совершенно чуждо?
Предложение сыграть в «Женщине, которая любит бриллианты» повергло в ужас, поскольку подтверждало худшие опасения. К тому же платили мне, как начинающей актрисе, хотя «Плоть и дьявол» был очень успешен финансово. Не я одна, многие начинающие актрисы, приносившие хорошие дивиденды, получали более чем скромные гонорары.
Я отказалась сниматься дальше, несмотря на контракт и ярость Майера. В МГМ решили, что я рехнулась, конечно, меня сломали бы, но помог Гилберт, который предложил своего агента Харри Эдингтона. Харри талантливый агент и продюсер, а еще он знал Голливуд и всю киноиндустрию как собственную спальню.
Харри начал с того, что попытался понять, на что я способна и чего ждать. Его меньше всего интересовали мои актерские данные, разве только способность воплотить его замыслы в жизнь. Эдингтон должен был придумать мой образ вне экрана, в чем весьма преуспел. Грета Густафсон на всю оставшуюся жизнь была обречена играть Грету Гарбо.
Гениальность Гарри также в том, что он максимально учел мои собственные данные, характер и желания. Если внешность и умение играть у меня уже были, об этом позаботился Мориц, то умения выглядеть звездой не имелось.
Стоило бы вспомнить, кто я такая – деревенщина, так и не получившая образования, не умеющая толком связать двух слов, не умеющая общаться, красиво говорить, не имеющая никакого запаса знаний. Конечно, меня уже трудно подловить на вопросе о Марии Стюарт, я читала и старалась получить знания откуда только можно, но вот продемонстрировать их никак не получалось.
Можно помнить дату рождения Стриндберга, но произнести ее мне помешала бы неуверенность в своих знаниях. Даже то, что я знала назубок, озвучить было довольно трудно, я всегда помнила, что выросла в бедном квартале Стокгольма, не имею никакого образования и потому предпочитала замыкаться в себе, казавшись недоступной. Это щит, надежный щит от любых неожиданностей. Повторения смеха из-за моего незнания не хотелось, боясь таких насмешек, я предпочла отгородиться от мира.
Удалось.
Харри Эдингтон уловил это опасение попасть впросак, понял, что быстрой реакцией я не обладаю, склонна к размышлениям неспешным и наедине с собой, что у меня пробелы в знаниях и неумение вести светские беседы с достаточным шармом.
Следствием внимательного изучения Эдингтоном моих недостатков было категорическое запрещение общаться с прессой, давать интервью и допускать несанкционированное фотографирование. Меня просто закрыли от прессы. Это тоже совершенно не в стиле Голливуда, где принято позировать, рассказывать, а то и инициировать скандалы.
Сейчас мне кажется, что ссоры с Морицем начались не только из-за Джона, но и из-за Харри, хотя скандалы он устраивал из-за Гилберта. Дело в том, что, действуя по подсказке Эдингтона, я, во-первых, становилась финансово независимой и даже успешной, во-вторых, надевала образ, придуманный не Стиллером.
По большому счету Мориц с Харри говорили одно и то же: перестань гримасничать, ты должна стать Сфинксом, твое лицо лучше всего в состоянии величавого спокойствия. Мне кажется, что Стиллеру было плохо еще и от понимания, что я справилась без него. Не сама, конечно, но без его помощи и даже вопреки ей. Своим режиссером-наставником я все равно считаю Морица, потому что остальные только подсказывали состояние в какой-то сцене, а проживать эти состояния так, чтобы зрителям было понятно, что героиня испытывает, меня научил Стиллер.
Но успешной, в том числе и актрисой, я стала без него. Наверное, Морицу было очень больно наблюдать со стороны, как другой командует: «Мотор!», подсказывает мне, что делать в кадре, подсказывает, какой я должна быть и как выглядеть, помогает получить с МГМ деньги во много раз большие, чем сумел добиться для меня он. Но что же мне было делать, идти ко дну вместе со Стиллером? Я предпочла остаться на плаву.
