Один разговор с Эдингтоном:
– Харри, я хочу сниматься у Стиллера.
– Тогда тебе придется отказаться от всего и отправиться за ним на причал в Нью-Йорке.
– Но это можно было бы включить в договор!
– В чей, в твой?
– Да, я знаю, что у актеров такое бывает.
– Не у актеров, а у звезд. Вот когда станешь звездой, капризничай сколько угодно, но сначала придется стать. Грета, пока ты просто актриса с необычным лицом. Я могу выбить для тебя многое, но не все. Пока ты не стоишь того, что требуешь. Извини, но я откровенно.
– Что делать?
– Стань звездой. У тебя есть чем взять Голливуд и зрителей, вперед! Будешь делать все, что я скажу, станешь новой звездой Голливуда. А если нет, то лучше отправляйся со Стиллером обратно, тратить время и силы, спорить с Майером просто так я не стану.
Что мне оставалось делать, действительно вернуться в Европу? Но я очень хотела чего-то добиться в Голливуде, хотела стать звездой, высокооплачиваемой звездой. Не менее высокооплачиваемой, чем Джон Гилберт. Внутри уже родилось решение действительно встать с ним вровень, добиться и славы, и денег. Если бы я знала, во что это превратится!
Эдингтон помог подписать контракт с МГМ, по которому я получала уже по 5000 долларов в неделю, или 260 000 в год, к тому же меня перестали то и дело фотографировать для рекламных целей студии. Харри удалось убедить Майера и остальных боссов, что это пойдет моей популярности только на пользу.
Для большего эффекта ко мне были приставлены две дюжие черные, как смоль, девушки. Они не были моими служанками в прямом смысле, скорее охраняли, хотя непонятно от кого и чего. Но само присутствие двух крепких, молчаливых девушек отбивало охоту у репортеров приставать ко мне с вопросами.
Еще Эдингтон требовал, чтобы меня звали только Гарбо, что было совсем уж непонятно. Ответ прост:
– У королев не бывает двойных имен. Пусть твое «Гарбо» превратится в настоящий бренд. Грет много, Гарбо должна быть одна. Сфинкс, загадка, недоступная и великая. Молчи, мне лучше видно, какой ты должна быть.
Я радовалась, хотя бы потому, что Эдингтон не требовал никаких интервью, встреч с репортерами, зрителями, присутствия на многочисленных благотворительных мероприятиях и светских вечеринках. Хочешь побыть в одиночестве? Будь. Хочешь погулять одна под дождем? Гуляй. Не любишь репортеров? Не встречайся с ними.
Началось именно тогда, потому что Стиллер требовал как раз противоположного, Моша убеждал меня, что актриса должна перешагнуть через свои страхи, свою замкнутость, открыться не просто камере, снимающей очередной эпизод, а зрителям. Убеждал не бояться поклонников, репортеров, не бояться внимания и общения. Но это не по мне, это действительно не мое. Харри Эдингтон счастливо уловил мою суть и мои желания.
Какими были наши с ним первые беседы?
– Грета, что тебе нравится самой? Что ты любишь, чего боишься?
– Люблю гулять, когда идет мелкий дождь…
– Что?!
– Да. Одна.
– Чем ты увлекалась в детстве?
– Любила гулять в одиночестве.
– Ты любишь одиночество?
– Да.
– Боишься чьего-то внимания?
– Да.
– Не любишь рассказывать о себе?
– А что рассказывать?
– Мне можно почти все. Кто ты, откуда, как попала в кино и к Стиллеру. Подробности личной жизни пока можно пропустить, но только пока.
– Почему только пока?
– Потому что я должен знать о тебе как можно больше, чтобы знать, с какой стороны ждать подвоха, чтобы его не пропустить. Знаешь, как адвокат у преступника…
– Я не преступница.
– Грета, я знаю. Давай о тебе.
– Харри, возможно, если ты получше узнаешь меня и то, откуда я, из какой семьи, чем занималась раньше, ты сам не пожелаешь со мной работать.
Выражение глаз Эдингтона изменилось, взгляд стал настороженным:
– Ты сидела в тюрьме? Употребляла наркотики или сильно пила?
– Нет, что ты!
– Тогда что? В тюрьме сидели твои родители? Братья? Сестры?
– Никто не сидел! Просто моя семья самая простая и бедная. Отец был фермером, поженившись, они с мамой переехали в Стокгольм.
Харри махнул рукой:
– Это не страшно, главное, чтобы не были преступниками. Итак, что ты любила в детстве, чем увлекалась? Любила кататься на велосипеде или машине, или на лыжах в горах? Любишь загорать, путешествовать?
Кажется, мой взгляд был красноречивым ответом. Я же сказала, что семья была бедной, он что, не представляет, как живут бедные семьи в Стокгольме?
– В детстве я работала после уроков либо на огороде, либо в лавочке. Ни велосипеда, ни тем более машины у нас не было, а путешествовать мы могли только собственными ногами в пределах Стокгольма. Такие путешествия я любила. А школу бросила в четырнадцать, когда пришлось ухаживать за больным отцом и зарабатывать на жизнь. Сказать, где работала?
– Да.
– В парикмахерской. Взбивала пену для бритья и подметала пол. В универмаге продавала шляпы. А с Морицем встретилась, когда училась в студии «Драматена», на съемках его фильма «Сага о Йесте Берлинге». У меня нет образования, и я даже не знала, кто такая Мария Стюарт. Это страшно?
Он немного помолчал, что-то прикидывая, потом помотал головой:
– Нет, не страшно. Твое главное богатство – лицо и умение выражать эмоции. Этим и нужно воспользоваться. Звезды, без умолку тарахтящие под прицелами фотоаппаратов, у нас имеются в избытке, а вот загадочных молчуний пока не бывало. Может, в этом твоя сила? Тебе идет молчание и величавое спокойствие на лице. Воспользуемся этим. Только тогда придется молчать все время.
– Как, вообще?! – невольно ужаснулась я.
Харри поморщился:
– Нет, только для репортеров. Ты боишься журналистов?
– Да, очень. Боюсь сболтнуть что-то лишнее и показаться глупой.
– Вот потому и молчи. Будешь голливудским Сфинксом. Знаешь, кто это?
Я даже обиделась: как бы ни была необразованна, о Сфинксе прочитать успела.
– Тебе никогда не говорили, что твоя сила в величавом спокойствии?
– Говорил Моша.
– Кто?
– Стиллер. Он говорил, что мне нужно отучиться гримасничать.
– Стиллер прав, на экране можешь изображать страдание или восторг сколько угодно, вне съемочной площадки будь спокойно-молчалива. Сумеешь?
– Да.
– Это по тебе?
– Да.
– Никто не будет приставать, если у тебя появится желание побыть одной даже в перерыве между съемками, я добьюсь этого. Но я должен быть уверен, что ты справишься с такой ролью, потому что играть придется все время. Это образ Гарбо, отказаться от которого ты уже не сможешь.
