Сегодня я могу посмотреть на свою голливудскую карьеру отстраненно, и она наполняет меня стыдом. Я сожалею о том пути, который выбрала под давлением обстоятельств, но я была лишена возможности принимать решения самостоятельно и потому часто играла такие роли, которые мне самой решительно не нравились.
Когда я приехала в Голливуд, то даже не представляла, какой сомнительный путь избрала. Быть кинозвездой – малоприятная профессия, ведь люди ни на минуту не оставят вас в покое. Это очень опасная игра.
В Голливуде я быстро состарилась, постоянно чувствовала себя усталой. И только переехав в Нью-Йорк, ощутила, что ко мне возвращается способность думать и воспринимать окружающую действительность.
У меня никогда не было собственного ящика с косметикой, играющего такую роль в жизни всех голливудских звезд. Перед выходом на съемочную площадку я использовала только пудру, губную помаду и тушь для ресниц. Кстати, я никогда не пользовалась накладными ресницами. Никогда не делала подтяжек или других манипуляций с моим лицом. Правда, мне пришлось перенести две хирургические операции. В молодости мне вырезали шишку на лбу, а совсем недавно удалили на носу небольшую опухоль. Когда-то очень давно я получила от фирмы «Пальмолив» очень выгодное предложение, связанное с рекламой мыла. Но я его отклонила, потому что сама пользовалась лавандовым мылом и пользуюсь им до сих пор. Правда, в Швеции мы с моей сестрой Альвой принимали участие в рекламе шведского мыла. Но были тогда очень молодыми и искренне радовались, видя свои лица на обертке.
И все же второй контракт, заключенный поневоле, дал мне определенную свободу и более интересные роли. Я сыграла Мату Хари, королеву Христину, снова Анну Каренину в звуке и Маргариту Готье. Это куда лучше пустышек, наставляющих мужу рога просто от безделья.
В «Королеве Христине» мы снова играли с Гилбертом. Это была моя воля.
В партнеры предполагался молодой красавец Лоуренс Оливье, талантливый театральный актер, жесты и вообще игра которого отдавали театром настолько, что я мгновенно почувствовала себя механической куклой в витрине магазина. Попыталась объяснить партнеру, что не стоит так переигрывать, это не Шекспир и не театр, но Оливье не понял. К тому же он был влюблен в себя и свою гениальность настолько, что вряд ли способен услышать кого-то со стороны.
У Лоуренса роль испанского посла, моего будущего возлюбленного. Роль и без того экзальтированная, потому что испанец в Швеции слишком ярок, а Оливье привносил в нее еще и шекспировские ноты, получалась пантомима со звуком, который становился лишним. К тому же Оливье, привыкший играть у рампы, «по-шекспировски», мне кажется, просто не способен к камерной игре. Ему бы с трона, с коня, с балкона, и все обличительно, все театрально…
Чувствуя, что мы существуем не просто в разном ключе, но словно на разных концах планеты, я зажалась. Как с таким играть камерные любовные сцены, если он будет пытаться донести свой театральный шепот до соседней студии? Лоуренс Оливье талантливый актер, но в те времена он совсем не годился для кино, позже, только сыграв обожаемого им Шекспира, он стал настоящей кинозвездой помимо звезды театральной. Но, по-моему, ему следовало бы оставаться на сцене, а в кино ставить только Шекспира, в остальных ролях Лоуренс переигрывал.
Я нарушаю заповедь Стиллера никого не осуждать и ни о ком не говорить плохого. Но это не плохое, просто Оливье действительно не очень подходил для кино, во всяком случае, для роли возлюбленного Христины.
Режиссер фильма Рубен Мамулян был в отчаянье от моей неимоверной зажатости и нежелания раскрыться в любовных сценах:
– Есть ли мужчина, способный разбудить тебя?!
На такую реплику можно бы и обидеться, но я воспользовалась:
– Джон Гилберт.
Каприз звезды? Да, но ни у Рубена, ни у меня выбора не было, с Лоуренсом Оливье у нас ничего не получилось бы.
Со вздохом Мамулян отправил посыльного за Джоном, который не был занят ни в одной роли. После нашей несостоявшейся свадьбы и его поспешной после нее женитьбы карьера Гилберта откровенно пошла на спад, ярких фильмов больше не было. Мало того, нуждаясь в деньгах, он умудрился за спиной Майера продать часть акций МГМ владельцам «ХХ ВЕК – ФОКС». Продать пусть и малую часть студии конкурентам?! Я понимала ярость Майера, но на Луиса Барта мне наплевать, потому что на площадке появился мой обожаемый Джон!
Снова видеть рядом его глаза, слышать его голос, который идиоты критики признали слишком высоким, когда Гилберт впервые снялся в звуковом фильме. Это было счастьем! Мы словно окунулись в прежние счастливые времена съемок «Плоти и дьявола» и «Любви».
Нет, не так, хотелось окунуться, но мы оба были иными. Дело не в том, что я звезда в самом расцвете, а он гаснущая, не в моем праве менять все и всех, не в том, что это по моему желанию Гилберту уже второй раз давали роль… Дело в том, что я повзрослела и теперь смотрела на Джона совсем иными глазами. Весь фильм получился прощанием, мы словно вспоминали прежнюю любовь и прощались с ней. Временами это соответствовало сценарию, иногда нет, но грусть, которая слышалась с первой минуты до последней, очень помогла и фильму, и образу Христины.
Удивительно, но я не замкнулась на отношениях между Христиной и ее возлюбленным, я действительно переросла такие сцены, для меня важным казались слова, которые произносила королева, ее жизненная и даже гражданская позиция. Какое счастье предпочтительней – счастье правительницы или просто женщины?
Хорошо, если получилось убедительно, потому что счастье женщины я так и не познала…
Благодаря этому фильму я стала по-настоящему популярной и на родине, но в Швеции меня все равно не считают шведской актрисой. Это справедливо, ведь я ничего не сделала там, не считать же достижением съемку в рекламе шляпок или мыла?
Но так сложилась моя судьба: уплывая в Нью-Йорк, я совсем не задумывалась о том, что могу не вернуться, да и мой наставник Стиллер был настоящим космополитом, для которого границы не преграда. Потом, оставшись одна, я послушала Харри Эдингтона и сделала карьеру в Голливуде, многим ради нее пожертвовав. Права ли? Не знаю. И никто этого сказать не сможет, потому что никто не знает, как сложилась бы моя жизнь, вернись я в Швецию.
Думаю, не стоит жалеть ни о чем, хотя с Голливудом я была связана пятнадцать лет, а привязана к нему всю свою жизнь. Уйдя из Голливуда, невозможно избавиться от его влияния, особенно если ты звезда. Даже переезд в Нью-Йорк помог мало. Нет, студия оставила меня в покое, деньги были, но не было свободы.
Тысячу раз повторяла и могу повторить еще столько же раз: я очень хочу, чтобы меня оставили в покое! Не забыли, даже не перестали узнавать на улицах или интересоваться моей жизнью, но оставили в покое, чтобы не приставали с вопросами, не просили об интервью, не просили автографы.
Грета Гарбо осталась на пленке, помните ее, а от меня отстаньте. Я много лет играла Грету Гарбо, позвольте мне жить своей жизнью вне экрана, жизнью Греты Ловисы, хотя и сильно изменившейся за прошедшие годы.
