Так и случилось.
Мне предстояло получить гонорары за два фильма, это немало, но больше помещать деньги в американские банки я не намерена!
Душа рвалась домой, в Швецию, к настоящим сосновым северным лесам и озерам с форелью.
Мерседес написала много глупостей в своей книге воспоминаний. Господь ей судья, возможно, она так видела меня и наши с ней отношения. Даже не хочется вспоминать эти откровения, а еще больше – думать о том, что человек, которому поверяла тайные мысли, с которым разговаривала откровенно (а я мало с кем так говорила), предаст, выболтав обо мне то, что я вовсе не желала бы делать достоянием гласности. Я не преступница и вовсе не переживаю по поводу того, что обо мне подумают после откровений Мерседес, мне неприятно знать, что близкий человек оказался предателем.
Это же позже произошло и с Битоном, но Сесил переживал из-за своего предательства. А Мерседес, кажется, даже ничего не поняла, она возмущалась, что не написала ничего особенного, вон о Дитрих куда хуже… и о Эве Ле Галльен… и даже об Айседоре Дункан и Саре Бернар…
Да хоть о себе самой! Только меня не трогай. Угрожать сделать достоянием гласности нашу переписку!.. В ней ничего нет, пусть делает, но я в ответ просто вычеркнула Мерседес из своей жизни.
Она упоминала мою неблагодарность. Все очень просто: неблагодарная Грета Гарбо жила в ее доме, когда осталась без денег, а потом… потом просто бросила свою подругу и уехала в Швецию! А когда вернулась, то не стала сторицей возвращать затраченное.
Это с точки зрения Мерседес.
А теперь как было в действительности.
За полгода два фильма – «Гранд-отель» и «Какой ты меня желаешь», премьеры с разницей в полтора месяца, страшная усталость, в том числе и из-за Берримора с его пьянством, хотя «Гранд-отель» мы снимали прекрасно, экономический кризис, который не мог не сказаться даже на Голливуде, потом крах банка… И приглашение Мерседес ради экономии пожить вместе в ее доме:
– К чему тебе свой? У меня достаточно места.
Места было достаточно, но я не люблю быть обязанной никому, люблю жить по своим правилам и своему распорядку. Если после трудного съемочного дня от усталости просто клонит ко сну, ложусь в семь вечера, чтобы рано с утра быть бодрой и готовой к работе. Если хочется погулять и поразмышлять в одиночестве – гуляю, хочется посидеть в кресле с книгой – сижу. Меня трудно заставить весь вечер провести с гостями или даже задушевной беседой, если я устала.
Это эгоизм? Возможно, но я никому не навязываю свой образ жизни без вечеринок, без постоянных гостей и встреч, без шума, смеха и веселья.
Для Мерседес спокойствие и посиделки с книгой, ранний отход ко сну и такой же ранний утренний подъем были неприемлемы. Понятно, она писательница, очень живая и общительная женщина, для которой утро начинается в полдень, а вечер, когда я уже сплю. Тихая, вечно усталая Гарбо быстро стала для подвижной и экзальтированной Мерседес обузой. Оказалось, что вести мой образ жизни на острове вдвоем – это одно, а жить так дома у де Акоста совсем иное.
Начались ссоры. Глупые, совсем как у надоевших друг другу мужа и жены.
– Почему ты устала сегодня, если у тебя не было съемок?
– Мерседес, усталость копится постепенно, от нее нельзя избавиться, однажды выспавшись. Нужен длительный отдых. К тому же я просто не хочу расплескать состояние роли, вот закончу съемки, тогда смогу отвлекаться.
– Но ведь ты не одна играешь, не только ты снимаешься. Джон Берримор легко перешел от роли в «Гранд-отеле» к роли в «Распутине и императрице», я знаю. Съемки – это работа, нельзя жить только работой, нужно уметь разделять съемочную площадку и жизнь вне нее.
Мерседес была права, во всем права, но я не профессиональная актриса, я так и не научилась разделять, не научилась пользоваться определенными штампами, наработками, которые в неважных сценах помогают не тратить много душевных сил. Всегда играла по наитию, проживала свои роли, даже самые глупые и никчемные, а потому сильно уставала и после каждого съемочного дня и даже часа чувствовала себя опустошенной, словно вместе с ролью из меня уходили силы. Восстанавливать их удавалось только в тишине, одиночестве и раздумьях.
Я такова, насиловать собственную натуру не намерена. Зачем?
Наступил момент, когда жить под одной крышей оказалось слишком непросто. Нужно знать мою натуру – я терпеть не могу выяснять отношения, предпочитая просто уйти. Мерседес не раз выговаривала мне за это, мол, это пораженческие настроения, что лучше поговорить, выяснить, что именно не устраивает, что не так. Договориться, поставить все точки над «и».
Но я не умею этого делать, терпеть не могу что-то выяснять, и договариваться тоже не умею.
Требовалось закрыть счета, заявить о своих претензиях к банку-банкроту, разобраться с финансами. Все это в Нью-Йорке, куда и уехала, махнув рукой на очередную депрессию подруги. Конечно, у нее неприятности из-за отказа дописать нужную сцену в сценарии «Распутина и императрицы», но в данном случае я помочь никак не могла.
К тому же разве мои неприятности из-за краха банка меньше?
Мерседес не могла просто отпустить меня, она примчалась следом в Нью-Йорк. Снова разговоры о суициде, о том, что Голливуд не способен ее понять, что я должна вернуться… А я хотела домой…
Из-за краха одного банка за другим (Великая депрессия) Майер чуть придержал некоторые фильмы, сценария для меня не было, студия легко согласилась отпустить меня в отпуск в Швецию. Я понимала, что Мерседес за мной не поедет, потому не приглашала. У нее работа пока была, снимали фильм по ее сценарию.
Швеция не горы Сьерра-Невада, оттуда быстро не вернешься, «Куин Мэри» не автомобиль с Джеймсом, готовым развернуться и мчаться обратно. К тому же мне очень хотелось побыть одной, позже я приглашала Мерседес в Швецию, водила по любимым местам, но тогда ни утешать ее в ее депрессии, ни жаловаться на свои невзгоды не хотела и не могла.
Я отправилась в Стокгольм одна, Мерседес вернулась в Лос-Анджелес.
Удивительно, но Мерседес, которая клялась, что по вечерам на всю ночь переносится душой в мою спальню в Швеции, оставляя бренное тело в Лос-Анджелесе, очень быстро нашла применение этому телу. Это не сплетня и не ревность, просто неприятно понимать, что подруга, совсем недавно умолявшая не оставлять ее и твердившая о верности, не просто сменила меня на Дитрих, но и потом продолжила свои метания.
Я никудышная любовница, но делить себя с кем-то не позволю.
Чувствовала ли я духовную близость на расстоянии, будучи в Швеции? Если честно, не всегда. Это был великолепный отдых, в Голливуде для меня после «Гранд-отеля» работы не нашлось, и мне позволили побыть дома до следующих съемок. Конечно, это вовсе не тот дом, в котором я жила до отъезда в Голливуд, но это Швеция, моя Швеция.
Меня не узнавали! Я могла спокойно ходить на разные вечера, в Риксдаг, как в детстве, бродить по улицам, наслаждаться свободой. Только тот, кого осаждали журналисты и поклонники, может сполна оценить удовольствие от такой свободы. Известным людям и особенно актерам очень нужны такие передышки, когда долго и напряженно живешь на съемочной площадке чужими жизнями, а потом тебе еще и не дают прохода с просьбой об интервью или автографе, или даже просто показывают вслед пальцем, появляется желание спрятаться в норку и забросать вход в нее землей.
