Сесил сделал себя сам, он сумел пробиться и в высший свет, и в богемное общество Лондона благодаря собственным дарованиям. Родители Битона имели возможность дать ему хорошее образование, однако Сесил довольно быстро почувствовал тягу к театру и стал экспериментировать с фотоаппаратом.
Я никогда не интересовалась подробностями его биографии, считая, что если человек захочет, то расскажет что-то сам. Знаю только, что пробиться в свет ему помогло не происхождение (в рыцари его посвятила благодарная за хорошие снимки королева Великобритании), а знакомство со Стивеном Тенантом, молодым светским львом. Битон стал моден как фотограф, иметь сделанный им портрет считалось признаком хорошего тона.
С Мерседес Битон познакомился в Нью-Йорке еще до знакомства ее со мной. В своих мемуарах они написали друг о дружке немало того, что добрые друзья не пишут. Разве всегда нужна откровенность? Вернее, нужна, но стоит ли публиковать записи о своих друзьях?
Впервые осаждать меня Сесил стал в конце 1929 года. Он приехал в Голливуд и объявил, что не вернется домой, пока не заполучит фотографию Гарбо. Я не медведь гризли и не лев, чтобы устраивать облавы. Терпеть не могу, когда мне осаждают! К тому же в том году у меня было много работы – три немых фильма и мой первый звуковой. Мне было не до Битона с его «Книгой Красоты». Сеанс фотосъемки не состоялся.
Говорят, Битон уехал из Лос-Анджелеса расстроенным. Но в Нью-Йорке он снова встретил Мерседес, которая передала все сплетни обо мне. Чего там только не было! В том числе описание, как я демонстрировала умение пользоваться пуговицами мужской ширинки у своих бриджей для верховой езды.
Мерседес любительница подобных пикантных подробностей, пусть бы посмеялись между собой, но Битон, так и не получив мою фотографию, вставил вместо нее в книгу именно эти гадости! Его счастье, что я книгу не видела, а ходившие тогда сплетни прочитала только в изложении Битона в его книге воспоминаний.
И они с Мерседес еще удивлялись, что я перестала общаться с друзьями, способными опубликовать подобное. Лучше не пишите совсем, чем рассказывать всем о том, что у меня ни капли светского лоска или крупные зубы, что я почти альбиноска с крупными руками и ногами, лучше всех целуюсь и вообще лучшая любовница в мире… И это все, даже не будучи со мной знакомым!
Удивительней всего, что женщин Сесил вообще не слишком любил, то есть он ценил красоту, но был без памяти влюблен в Питера Уотсона. Питер мало считался с чувствами своего приятеля, даже советовал завести любовницу. Я бы никогда не стала об этом никому говорить, но Битон сам рассказал всему свету о страданиях, которые испытывал из-за холодности Уотсона. Зачем даже на склоне лет публиковать собственные дневники, тем более записи, которые содержат такие откровения?
Но Сесил опубликовал, видно считая, что мир должен знать о его гомосексуальных терзаниях.
Битон вообще не был сдержан в словах, любое происшествие с ним, любая победа в спальне с женщиной или мужчиной становились известны всем. Стиллер всегда твердил, что от тех, кто способен за пределами спальни рассказать или хотя бы намекнуть, что там происходило, следует держаться как можно дальше. Я забыла о совете Морица и со временем поплатилась за это. Сесил не просто болтлив, он преступно откровенен.
Мы познакомились в доме у Гулдингов в 1932 году.
Я по-прежнему не желала ни встречаться с Битоном, ни фотографироваться для его книги. Вопреки многочисленным рассказам о нашей первой встрече меня не было на той вечеринке, Сесил увидел меня на следующий день сидящей на скамейке с сигаретой в руке. Битон писал о позе по-турецки и о том, что я сидела, уставившись на его окно. Понятия не имела, где его окно, сидеть на садовой скамейке по-турецки не очень удобно, но спорить не буду.
Общение вышло вполне милым, он оказался не вполне обычным журналистом и фотографом, чувствовался талант и увлеченность своим делом. Я очень люблю увлеченных профессионалов, таким людям можно простить многое. Просто профессионально выполняющий свою работу человек – это одно, а тот, что еще и любит ее, – настоящий художник.
Я всегда твердила, что художник без профессионализма мало чего стоит, он будет дилетантом. Но и специалист без искры божьей тоже скучен. Идеально, когда сочетается то и другое. Вот этим ценен Сесил Битон, а не его многочисленными любовными похождениями или нетрадиционной ориентацией (иногда в Голливуде мне казалось, что самая нетрадиционная ориентация у тех, кто имеет обычные семьи и детей).
У Битона особые художественное чутье, видение, даже свой взгляд. Сколько прекрасных фотографов так и остались просто фотографами, а Битон сумел стать художником. Сесил в каждом, кого снимал, видел модель, а потому почти каждая его фотография становилась шедевром. Освещение, ракурс, выбор момента съемки, умение общаться с тем, кого фотографирует, умение раскрепостить человека, чтобы тот открыл или хотя бы приоткрыл свой внутренний мир, способность поймать тот единственный момент, когда человек похож на себя самого…
У меня очень фотогеничная внешность, я это знаю, и очень большое количество удачных снимков. По совету Эдингтона я не позволяла себя фотографировать без подготовки, хотя все вокруг твердили, что меня можно снимать при любом освещении и в любом ракурсе. Но как разительно отличаются снимки, сделанные в студии, и фотографии Битона! На них я старше, уже менее привлекательна внешне, но они живее, в тысячу раз живее. Сесил умница, он гений фотографии.
А кроме всего прочего, ему удалось разговорить меня и подружиться.
Эдди и Марджори Гулдинг еще числились молодоженами и старательно демонстрировали всем счастье взаимной любви. Совсем недавно Марджори была любовницей Мерседес, но кого это в Голливуде смущало? Кстати, шафером на их свадьбе был Джон Гилберт. Марджори даже жалела, что не позвала в подружки меня, хотя это было бы просто нелепо.
Эдмунд Гулдинг писал очень неплохие сценарии для МГМ по собственным мотивам и адаптировал для кино романы, в том числе «Анну Каренину». В то время мы работали над «Гранд-отелем», до этого Гулдинг сделал первый вариант «Анны Карениной» для немого фильма, единственным недостатком у Эдмунда я считала его протежирование Джоан Кроуфорд, потому что именно Гулдинг вытащил на свет Кроуфорд.
Он написал много талантливых сценариев, Эдди вообще был исключительно одаренным и творческим человеком, казалось, ему удается все, за что бы ни брался. Не сомневаюсь, что, начни он строить замок, получился бы самый лучший замок в мире. Эдди мог снять кино в одиночку, ему нужны только актрисы на женские роли, с остальным Гулдинг справился бы сам. Он режиссировал, продюсировал, писал сценарии один и в соавторстве, причем соавторы (часто это бывала Салка Виртель) не жаловались ни на давление, ни на творческую несовместимость, помогал ставить свет, управлял гримерами, костюмерами… проще сказать, чем он не занимался.
Тальберг ценил Гулдинга, а вот Майер и его зять Селзник нет, им Эдди действовал на нервы. Неудивительно, что он перешел на «Парамаунт», но это позже, тогда Гулдинг подарил мне возможность сняться в «Гранд-отеле», за что я была благодарна.
