Возможно, я ошибаюсь или что-то путаю по прошествии стольких лет, но мне кажется, что Хаузер познакомил меня с Валентиной, чтобы отвязаться. Третий Пигмалион сделал для меня, что мог, наставив на путь истинный в ведении правильного образа жизни, научил держать вес, но наш бурный полуплатонический роман уже явно подошел к концу и требовал какой-то развязки. Разрывать отношения резко не хотелось обоим, и мы искали выход, желая остаться друзьями.
Получилось.
Выход нашел Хаузер. Однажды он повел меня к Валентине, чтобы заказала у нее платье.
– Грета, у женщины должны быть платья, нельзя все время носить брюки и свитера!
Я сдалась и отправилась с ним на Мэдисон-авеню в «Платья Валентины». Об элегантности хозяйки и умении подчеркнуть достоинства и скрыть недостатки любой фигуры ходили такие слухи, что очередь из желающих и на себе испытать диктат этой русской не иссякала. Одеваться у нее стоило дорого, но я уже могла позволить себе такую роскошь.
Мы очень быстро подружились, особенно когда эту дружбу поддержал супруг Валентины Джордж Шлее.
Валентина Санина родилась где-то там, в снегах России. Я никогда не бывала в этой стране и не представляю ни взаимного расположения городов, ни их облик. Валентина и Джордж позже показывали фотографии и даже картины. На картинах люди разъезжали по улицам в каких-то санях или на лошадях, одетые в длиннополую одежду и огромные шапки. Причем везде снег. Швеция тоже северная страна, но у нас бывает лето, пусть и не очень теплое. Неужели в России всегда так холодно?
Услышав такой вопрос, Валентина звонко смеялась:
– В России тоже бывает лето, и очень жаркое.
На фотографиях несколько иначе, но все равно странно. Валентина любовалась снимками соборов и вздыхала:
– Смотри, как красиво…
Но я видела не сам собор, а женщин перед ним в платьях начала века. В таких ходили женщины в Стокгольме.
– И снимки тоже начала века! Я не знаю, как выглядит сейчас Киев, я так давно там не была, что забыла названия некоторых улиц…
В ее немного выцветших, но когда-то явно очень красивых голубых глазах появлялась грусть… Я хорошо понимала новую подругу, сама ночами пыталась вспоминать какие-то улочки Стокгольма, по которым разгуливала в детстве. И разговаривала сама с собой шепотом во время прогулок тоже по-шведски. Забыть язык, если на нем не говоришь, очень легко, а разговаривать на родном языке с акцентом преступление.
Услышав такие рассуждения, Валентина снова прослезилась. Удивительно, но когда рядом не было любопытных, эта властная, сильная женщина могла плакать. Нет, она не кидалась в кресло с платочком в руках, чтобы промокать слезы, не рыдала навзрыд, она замирала с глазами, полными слез. И эти слезы, даже если не катились по щекам, оставляли впечатление либо такого горя, что сердце щемило, либо заставляли замирать меня в ожидании, когда подруга вспомнит о моем существовании.
Я называю ее подругой, хотя много лет мы практически враждуем, наш консьерж неплохо зарабатывает, получая от обеих определенные суммы, чтобы мы не встречались в холле дома. Это условие обеих, мы не хотим даже случайно столкнуться.
Считается, что мы ненавидим друг дружку… Господи, ненавидели, ведь Валентины больше нет! Это моя победа – пережить и ее? Или она все же приготовила мне последний сюрприз, чтобы я о своем долгожительстве пожалела? Она может…
Рассказывать особенно не о чем, ни отношений, подобных Мерседес, ни какой-то другой грязи, о которой постоянно и совсем не прозрачно намекали газеты (жизнь втроем), не было. Но если завтра в газетах или на прилавке магазина я увижу «воспоминания» Валентины, в которых она расскажет то, чего не только не было, но и быть не могло (например, пятеро детей у нас с Джорджем или наличие фотографий оргии втроем с Битоном), никто даже не задумается, что это небылица, поверят, проглотят любую глупость. Опровергать? Глупо, потому что чем больше опровергаешь, тем больше верят.
Если это случится, я промолчу, замкнусь совсем и перестану вообще с кем-либо общаться. Я бы уехала на крошечный островок и прожила там, если бы не была уверена, что через неделю приплывет лодка с журналистами, и мне придется спасаться вплавь от их вопросов. Спокойно только рядом с очень богатыми людьми, которые, защищая свое спокойствие, заодно защищают и мое. О них позже.
Сначала все же о Шлее.
Никакой «жизни втроем» никогда не было. Почему?
Валентина очень умная женщина, я просто преклонялась перед ее способностью все предусматривать и просчитывать. Думаю, она и меня возненавидела за свою единственную ошибку – Валентина не предусмотрела, что Джордж будет не только разъезжать со мной по Европе и отдыхать в Италии, но и оставит мне все, что за это время заработано! Это серьезный удар не столько по финансовым надеждам Валентины, сколько по ее самолюбию.
Перед началом войны она была известным модельером, одевавшим половину звезд (при этом ее собственный муж ходил в отвратительно сшитых и плохо сидевших на нем костюмах – мужская мода и неумение Джорджа прилично выглядеть Валентину не волновали). Санина сбрасывала себе десяток лет, я-то знала сколько ей в действительности, Джордж однажды проговорился. Но как бы ни скрывала красавица Валентина свой возраст, он неуклонно проявлялся во всем, можно подчеркнуть стройность худощавой фигуры кроем платья, можно закрыть шею и скулы капюшоном, спрятать руки под рукавами, однако все это приходится снимать в спальне. В те времена не делали бесконечные подтяжки, не завязывали кожу лица на затылке узлом, не накачивали все подряд парафином и не подшивали всякую гадость, чтобы исправить форму обвисшей от возраста груди или ягодиц. Да, женщины ухаживали за собой, но не ложились под нож хирурга так же часто, как садились в кресло дантиста для проверки зубов.
Валентина старше меня на пятнадцать (а может, и больше) лет. Как бы ни скрывала она свой возраст, как бы ни была хороша в молодости, тридцать пять и пятьдесят слишком разный возраст у женщин, чтобы умная женщина рискнула позволить супругу сравнивать. Позже пришло и мое время, когда уже я поняла, что не могу конкурировать с более молодыми, но тогда я еще была хороша, а она уже начала увядать.
Какой нужно быть дурой, чтобы привести в дом более молодую женщину и настоятельно советовать мужу познакомиться с ней поближе. Но Валентина умна, очень умна. Именно потому она меня и приблизила к Джорджу, чтобы он не заинтересовался никем другим.
Я видела фотографии Валентины Саниной в молодости, она действительно была красавицей, причем красавицей необычной, своеобразней Мерседес де Акоста. Славянская красота? Не знаю. Большие голубые глаза, хороший рост и гибкая фигура и роскошные рыжеватые волосы, укрывавшие ее всю, когда распускала. Если даже в пятьдесят у нее были такие волосы, то каковы они в двадцать?
Добавьте к этому волевой характер и прекрасный вкус – и получите женщину, которая сумела очаровать Нью-Йорк за несколько лет.
Валентина родилась в России, Джордж тоже. Его звали, кажется, Георгием, это созвучно американскому Джорджу. Санина была так хороша собой, что в нее влюбился их самый знаменитый певец тех лет, посвятивший женщине несколько романсов. Супруги крутили его пластинки, но, если честно, мне совсем не понравилось. Может, потому, что непонятно, а может, просто голос не тот, как-то слишком гортанно и наигранно. Чтобы не обижать, приходилось делать вид, что я в восторге, жаль, что не понимаю слов.
