Я все понимала: что развод с Джилл тебе невыгоден по финансовым причинам, что не столь уж важен факт женитьбы, что тебя мало заботило отношение к адюльтеру американцев, что мужчине вообще удобней быть свободным… понимала, что, если бы мы получили разводы сразу, новый брак был бы куда удачней и желанней, чем теперь, по прошествии стольких лет. Говорят, даже счастливые семьи после пяти лет совместной жизни подвержены опасности расставания, а мы даже семьей не были.
С твоей точки зрения следовало бы оставить все, как есть. И только порядочность и чувство ответственности передо мной, а также опасения испортить свой имидж могли заставить тебя оформить наши отношения.
Но замужество такой ценой меня не устраивало. Сама мысль, что после стольких лет унижений, вынужденной скрытности, оговорок, стольких жертв ты можешь меня предать, оставить одну, приводила в отчаяние. Казалось, к этому все шло, мы не снимались вместе, не играли в одних спектаклях, мы словно жили каждый своей жизнью, будучи связанными всего лишь гражданством другой страны. Я отдавала себе отчет, что расставание не просто возможно, но и желанно для тебя. Твое «возмущение» коварством Сэлзника, которому вовсе не нужна блестящая пара Оливье – Ли, было столь наигранным, что не убедило даже меня.
Я металась от надежды к отчаянию и обратно к надежде. Это сейчас я способна почти трезво оценить саму необходимость нашего брака, а тогда готова была кричать от отчаяния. Я обожала тебя и как мужчину, и как актера, любовь не спрашивает, стоит или нет, нужно или нет, можно или нет, она просто захватывает все существо и подчиняет себе все остальные чувства и мысли, даже способность рассуждать трезво и гордость тоже.
Ты не мог понять, что со мной творится, откуда эти перепады настроения и отношения к тебе. Я действительно то пыталась привлечь тебя лаской, то вдруг вспоминала, что ты увлечен другой, что я могу остаться одна, что у меня тоже есть гордость… Гордости хватало ненадолго, я любила и люблю тебя, а влюбленность гордости плохая помощница.
Оставалось одно: все же стать твоей половинкой в ролях, на съемках и в театре, доказать, что я тоже могу, что я научилась у тебя за эти годы, что ты не зря тратил на меня силы и время, возродить твое желание быть Пигмалионом, напомнить, что Галатея все же я, а не Грир.
Сэлзник был неумолим: брак между Оливье и Ли еще хуже, чем адюльтер!
– Почему?!
– Кому интересно смотреть, как супруги на экране изображают любовь?
– Но сколько супружеских пар играют вместе, и никого это не смущает!
– Состав актеров утвержден, съемки начались. Поверь, роль Майры Лестер в «Мосту Ватерлоо» для тебя куда предпочтительней, чем роль Элизабет в «Гордости и предрассудках», а Тейлор ничуть не хуже, чем Оливье. Может, влюбишься?
Я фыркнула, как кошка. Но что можно поделать, если контракт подписан и сниматься я просто обязана.
В том состоянии, в котором была, я попросту не заметила, как снялась с Робертом Тейлором в роли Майры в фильме «Мост Ватерлоо». Материал прекрасный, потому что героиня не пустая красотка, много немых эпизодов, которые я так люблю. Знаешь, Ларри, в этом, пожалуй, преимущество кино перед театром, на сцене я могу докричаться до последнего ряда только при помощи голоса, что-то продемонстрировать только пластикой тела и движений, но никакой бинокль не позволит разглядеть, что именно выражают мои глаза, увидеть мимику лица полностью. Кино в этом отношении богаче, я могу плакать, и каждую слезинку будет видно на крупном плане, могу, не произнося ни слова, играть только лицом, и зритель все увидит.
Прости, дорогой, но сейчас я скажу крамольные слова. Сравнивая вашу игру в «Гордости и предрассудках», я считаю, что Грир Гарсон переиграла тебя именно в эмоциях. Ты гениальный театральный актер и привык брать голосом и жестами, а она актриса кино и играла лицом куда лучше тебя. Мне очень трудно быть объективной по отношению к Грир, я и сейчас полагаю, что она во многом копировала мою Скарлетт, но все равно она играла лучше.
Хорошо, что ты не можешь прочитать эти слова, представляю бурю, которая последовала бы. Критики, которые порицают за что-то Лоуренса Оливье, бездари, ничего не понимающие ни в театре, ни в кино, ни в актерской игре, ни в игре Оливье тем более! А тут вдруг жена…
Боже, до чего же я расхрабрилась! Раньше и подумать о таком не могла, не то что произнести вслух или написать. Марион права, вслух я и сейчас не скажу, а вот написать, к тому же по-итальянски вперемежку с немецким, – пожалуйста. Да еще и зная, что великий Лоуренс Оливье не станет читать записок своей безумной, как ты полагаешь, супруги.
Ай да воробьишка-храбрец – взял и чирикнул против орла! Ничего, что орел не слышит и из-за городского шума не слышит вообще никто, главное, он сам почувствовал себя храбрым. Так ведь может дойти и до открытого чириканья. Самое важное – успеть спрятаться в свою щель, чтобы не быть сметенной ответным ураганом возмущения. Смешно…
Мое исполнение роли Майры в фильме «Мост Ватерлоо» назвали большой удачей, критики радовались, что Скарлетт не оказалась нечаянной победой, что я могу играть разные роли, что на моем лице легко читаются переживания героини, ее эмоции – радость, тоска, ожидание, страх, отчаяние… А ведь слова Майры, ее переживания вплоть до отдельных эмоций были очень близки мне, я тоже находилась на грани отчаяния из-за твоих отношений с Грир Гарсон и неопределенности собственной судьбы. Это не только Майра, это я сама произношу, что любила и люблю только тебя, и другой любви больше не будет.
Но никому, и даже тебе, показывать своей ревности, своего отчаяния, страха нельзя, я знаю, как тебе не нравятся любые проявления слабости даже у женщин, как раздражают любые вопросы о нашем будущем и любые укоры из-за ситуации, в которой мы находились. Я не показывала, я была веселой, жизнерадостной спутницей жизни, всегда готовой поддержать разговор, пошутить, радушно принять любых гостей, даже вроде Грир Гарсон. Если бы кто-то знал, каких это требовало душевных сил!
Фрюэн был прав, когда говорил, что я взвалила на себя самую трудную роль в жизни – твоей супруги. Еще не став таковой официально, я уже сполна вкусила прелести этой роли. Наверное, так тяжело всем женам гениальных художников, чем бы те ни занимались. Если бы я решила играть только эту роль, я справилась бы с ней блестяще и безо всяких психушек. Но тогда не было бы меня самой, ведь без сцены, без кино я не Вивьен Ли, а просто никто.
К тому же я никогда не допускала мысли о бездеятельности, разве на время, когда родится ребенок… Сидеть дома и только ждать тебя из театра, не зная, не видя, что происходит на репетициях, во время спектаклей, не видеть, как ты репетируешь, как играешь, лепишь роль, – чем тогда жить, о чем говорить, что обсуждать между собой? У супругов должны быть общие интересы, обязательно должны. Что бывает, когда их нет, я хорошо знаю, сейчас мы общаемся с Ли куда более свободно и интересно, чем тогда, когда жили, вернее, существовали под одной крышей.
И еще одно. Я всегда боялась стать для тебя неинтересной. Большинство женщин, завоевывая мужчину, не видят дальше самого завоевания. Мужчина мой, дальше усилия можно не прикладывать. Это неправильно, тогда-то все и начинается. Когда рядом достойный мужчина, много труднее удержать его интерес к себе, чем завоевать. С женщинами так же, но тебе никогда не приходилось прикладывать усилий, чтобы удержать меня, ты просто был самим собой, мне хватало.
