Я очень старалась, но именно тогда мне показалось, что я тебя теряю. «Оскар» для тебя не важен, мои роли в кино тоже, играть вместе ты не хотел, напротив, стремился словно отделаться от меня. Поэтому, когда ты согласился воплотить в жизнь идею Кьюкора и поставить «Ромео и Джульетту», я была в восторге. Играть Джульетту под твоим руководством!.. Ларри, ты обещал сделать из меня настоящую актрису, для которой Шекспир по плечу, потому такое решение казалось мне подарком судьбы, компенсацией за перенесенные мучения. Даже игра в «Мосту Ватерлоо» уже не казалась столь нежеланной, это просто роль, которую я сыграла, пока ты был занят в «Гордости и предрассудках». А то, что Майра удалась и впечатлила критиков и зрителей, наверное, случайность, просто мои собственные мысли и переживания были созвучны роли.
Главное не Майра, главным для меня стали репетиции, подготовка роли Джульетты.
Но постановка требовала средств, и немалых, никто из продюсеров не горел желанием вкладывать деньги в постановку английского актера, возомнившего себя режиссером. Не оставалось ничего, кроме как вложить свои собственные, полученные за съемки в двух фильмах. Но ты ни на мгновение не усомнился в будущем успехе, могла ли сомневаться я? Конечно, нет. Мы легко вернем все вложенное, заработаем кучу денег, восхитив американцев, больше того, ты лелеял надежду, что, увидев потрясающую постановку «Ромео и Джульетты», тот же Сэлзник немедленно предложит все экранизировать, тогда ты снимешь и фильм. О… это будет куда ярче «Унесенных ветром», где, как ты был твердо уверен, главная составляющая успеха не удачная режиссерская работа, не подбор актеров, не игра Кларка Гейбла и уж тем более не моя игра, а просто поклонение американцев всему, что касалось периода войны Севера и Юга.
Я не сомневалась в твоей правоте, уже считая свое исполнение роли Скарлетт просто случайной удачей, а «Оскара» скорее данью теме, чем самой игре. Да, конечно, вот «Ромео и Джульетта» покажет американцам, что значит настоящий театр, а ты покажешь, что значит играть! Может, и мне достанется кусочек счастья хотя бы составлять с тобой пару на сцене… Разве ради такого можно жалеть какую-то сотню тысяч долларов?! Ни в коем случае, тем более все вернется сторицей. Но за счастье играть вместе с тобой, да еще и Шекспира, я была готова платить сама безо всяких возвратов.
Кьюкор сказал, что, услышав о твоем намерении поставить пьесу на собственные средства и сыграть в ней Ромео, Сэлзник долго хохотал:
– Мне это на руку, просадив все, Вивьен будет вынуждена снова сниматься, а сам гениальный профан станет сговорчивей в следующих ролях.
Хорошо, что я не знала об этих словах тогда, иначе Сэлзнику несдобровать бы.
Я не понимала, что произошло. Казалось, ты предусмотрел все, Ларри, я и правда не видела, чтобы режиссер так выверял каждую сцену, каждый шаг героев, каждое движение, продумывал декорации, даже написал музыку – лейтмотив основных персонажей…
Перед премьерой ты красочно расписывал, как работаешь над постановкой, как правишь мою игру и как мне удается с полуслова понимать твои указания и даже следовать им. Репортеры соглашались с твоей уверенностью в предстоящем триумфе и с придыханием внимали рассказам о будущих постановках: конечно, «Гамлет», возможно, «Антоний и Клеопатра», нет-нет, «Макбета» еще рано, мы еще не доросли. Имелось в виду, что не доросла я, но я не возражала, опыта шекспировских пьес у меня и впрямь не было.
В феврале 1940 года я уже получила «Оскара» за роль Скарлетт, потому во время премьеры спектакля в марте вполне можно обозначить на афишах эту награду, но ты посчитал это совершенно неуместным, и я промолчала. Ничего, Ларри, вот я поучусь у тебя и тоже сыграю шекспировские роли достойно! Конечно, не как ты, но вполне качественно, чтобы по праву находиться на сцене рядом с великим Лоуренсом Оливье. Ты милостиво соглашался с этим, мол, конечно, если я буду очень стараться, со временем ты сумеешь меня подтянуть пусть не до своего, но до нужного уровня. Звездная пара Оливье – Ли может состояться, твоих усилий на это (при моем непременном послушании) вполне хватит.
Я готова была слушаться, только бы играть вместе, жить вместе, только бы каждую минуту быть вместе. Конечно, этому способствовало и то, что мы были англичанами в Америке да еще и во время войны, но так хотелось, чтобы союз оказался прочным и на долгие годы.
В день премьеры было много поклонников с цветами, не единожды поднимался занавес, но не отпускало ощущение какого-то сбоя, что-то не так… Ты с полуулыбкой позволял мне принимать цветы и аплодисменты, словно мудрый родитель, наблюдающий, как хвалят его дитя, бойко прочитавшее стихотворение перед гостями. Весь твой вид демонстрировал: вот видишь, что может быть, если ты будешь выполнять мои указания, если будешь послушной девочкой.
Я была благодарна за такой подарок – аплодисменты за шекспировскую роль, но не могла отделаться от беспокойства. Все стало ясно, когда принесли утренние газеты. «Джульетта хороша, Ромео неубедителен». Я постаралась спрятать газеты, но ты тоже ждал рецензии, а потому утаить не удалось. Ларри, тогда я поразилась твоей выдержке: ни единой эмоции, словно так и нужно. Не поняли – и не надо! Я тешила себя тем, что нужно играть еще лучше, больше отдаваться роли, что я, именно я недорабатываю, и это бросает тень на твое исполнение. Ведь писали же критики, что в последние годы в Сан-Франциско просто не было убедительных Джульетт из-за их возраста или мощных статей, а вот эффектных Ромео предостаточно. Конечно же, просто увидев меня, физически похожую на девочку, недовольные постановкой обрадовались и не заметили, сколь талантлив исполнитель Ромео!
Я даже попыталась что-то пискнуть на эту тему, но тут же осеклась, поймав твой бешеный взгляд. Да, утешение было слабым и нелепым, чтобы не выглядеть полной дурой, лучше молчать.
Ничего, не поняли в Сан-Франциско, поймут в другом месте, Сан-Франциско не показатель… Следующим был Чикаго. Но там не просто повторилось непонятное для меня недовольство постановкой и твоей игрой, но стало более отчетливым. Критики ругались, уже не сглаживая углы, а зрители… Это был ужас, потому что они не только хлопали стульями, они требовали обратно деньги за билеты!
Я не знала, как к тебе подступить. Попытка утешить, заявив, что эти критики не способны распознать совершенство, что они даже собачьего дерьма не различат, наступив в него, привела только к тому, что ты огрызнулся:
– Зрители приходят поглазеть на твою Скарлетт, куда им до Джульетты и всего остального.
Ларри, это был шок. Я на время потеряла способность воспринимать реальность критически. Получалось, что это я своей ролью Скарлетт испортила постановку «Ромео и Джульетты»?! Неужели ты прав, и зрители действительно видят во мне только Скарлетт? Но это означало, что мне как актрисе грош цена, ведь нельзя жить одной ролью.
Самый большой провал случился на Бродвее…
Вчера вечером я не смогла дописать, пришлось отложить все, чтобы хорошо подумать.
Я попыталась посмотреть на происходившее словно со стороны. Ларри, если бы я не была так послушна и ценила себя несколько больше, то многое увидела бы иначе. Не знаю, что именно причиной тому, что сейчас это возможно, то ли просто прошло необходимое для переосмысления время, то ли во мне что-то оборвалось после твоего холодного: «Еще укол!»
