Знаешь, в то время мне казалось, что ты готов меня бросить, что твоя любовь претерпела серьезные изменения, все рушилось. Я явно была для тебя слишком утомительна со своим всепоглощающим чувством, со своей истеричной привязанностью. Ларри, достаточно было бы просто говорить утром и вечером: «Я люблю тебя, дорогая», и все было бы в порядке.
Я вовсе не виню во всем тебя, но попытайся понять и мое состояние. К женщине, ушедшей от мужа и дочери и живущей с любовником, отношение совсем иное, чем к мужчине, допустившему адюльтер. Понимаю, что тебе было очень трудно из-за обвинений в непатриотичном поведении, из-за резкой критики актерской игры и режиссерской работы, безденежья, но я-то в этом не виновата.
Все друзья-актеры поспешили в действующую армию, а нам в посольстве отвечали неизменное «не спешите». Ты молодец, не поддался никаким нападкам, хотя только ленивый не плюнул в нашу, вернее, в твою сторону, даже когда ты, чтобы получить удостоверение пилота, решил налетать нужное количество часов в Америке. Ларри, я очень боюсь высоты и признаюсь, что сидела в кабине позади тебя, закрыв глаза, потому не видела, как именно ты вел самолет, но поскольку мы остались живы – неплохо. Только полные дураки или подлецы, не знающие ничего, могли опубликовать в Англии заметку с заголовком «Спасибо, но лучше не надо».
Дурацкое положение! Не кричать же на каждом углу, что мы не возвращаемся в Англию, где наши дети, не потому, что боимся бомбардировок или голода, а потому, что вынуждены выполнять подписанные контракты, сидим без денег, но главное – посольство советует «сидеть и ждать».
А тут еще серьезная болезнь Тарквиния, которого нужно бы немедленно забрать в Америку, чтобы лечить, да и просто дать окрепнуть! А денег не было ни на что.
Я думаю, что тогда именно вот этот всеобщий остракизм, непонимание, даже неприятие (из актеров-американцев с нами общались очень немногие, зато среди этих немногих были мои кумиры Альфред Лант и Линн Фонтенн!), свалившиеся беды и безденежье сплотили нас с тобой. Боюсь, что в более спокойных и легких условиях мы бы расстались, не выдержав обоюдного эгоизма.
Появление в Америке нашего доброго волшебника Алекса Корды я восприняла, как чудо. Даже если бы он предложил играть не леди Гамильтон, а Медузу-горгону, я бы согласилась. К тому же выбора все равно не было, другие предложения напрочь отсутствовали, а брать в долг бесконечно невозможно. Зато, помнишь, щедрый аванс Корды позволил привезти Тарквиния, Сюзанну и мою маму.
Каюсь, первой мыслью после предложения Алекса была радость от возможного аванса и лишь потом – от того, что мы будем играть вместе. И только потом я вообще задумалась, что же именно буду играть.
Некоторые критики столько сил потратили на то, чтобы доказать мою совершенную некомпетентность в историческом материале, упрекнуть в идеализации образа Эммы Гамильтон, в том, что я показала вовсе не ту Эмму, которая жила в действительности, и в результате из фильма получилась пошлая мелодрама…
Ты ничем не мог мне помочь при подготовке к фильму, в Америке у нас не было больших возможностей изучить материалы об Эмме Гамильтон, в результате экранный образ действительно немыслимо далек от настоящего (хотя кто знает, какой она была в действительности – не внешне, а в душе?). Я играла не исторический персонаж Эмму Лайон, ставшую леди Гамильтон, а просто талантливую женщину, выбившуюся из самых низов, завоевавшую свое место в жизни, полюбившую и готовую для своего возлюбленного Нельсона завоевать весь мир! Это так созвучно с моими собственными чаяниями, я тоже готова была ради тебя на все.
Параллелей можно провести немало. Эмма, проданная своим любимым его дядюшке, не желает быть вещью, не желает принимать даже прекрасных условий жизни в обмен на несвободу. Она прекрасно понимает, что, пресытившись ею, лорд Гамильтон, как и его племянник, снова «сплавит» ее кому-то. Эмма хочет жить по своим правилам, без соблюдения лицемерных норм внешне и предательств за закрытыми дверьми. Это мне очень понятно, наши супруги и даже моя мама были готовы терпеть нашу нелюбовь и измены, только чтобы внешне правила были соблюдены.
Мне совсем не хотелось показать интриганку и авантюристку, напротив, Эмма должна быть достойной любви Горацио Нельсона, особенно в твоем исполнении. Я просто не поверила бы, влюбись Герой в лживую потаскушку. И мне плевать, что там было в действительности, была ли она вульгарной и самовлюбленной, низвела ли обожавшего и все сложившего к ее ногам лорда Гамильтона до уровня мужа, прикрывающего ее связь с Нельсоном и даже рождение ребенка, была ли это «жизнь втроем» с мужем и любовником… МОЯ Эмма иная, и ее любовь с адмиралом Нельсоном должна быть чистой, а она сама соответствовать Герою, которого играл Лоуренс Оливье, ведь ты играл Героя?
Корда понял, что я играю не реально существовавшую Эмму со всеми ее недостатками, а саму себя в своей любви к тебе. Алекс пошел мне навстречу, в сценарий вставлены сцены, которых просто не могло быть в жизни, и убраны все факты, противоречащие моей концепции роли, Эмма Гамильтон – почти святая, некогда проданная, но сумевшая отстоять свое право быть человеком, а потом своей любовью фактически поднявшая Героя на недосягаемую высоту.
Впервые в жизни мне было наплевать на все критические выпады! Да, моя Эмма Гамильтон так же далека от реальной, как и твой Нельсон от того одноглазого, измотанного ранами и недугами человека, совсем не идеального и часто далеко не героического, которого звали Горацио Нельсон. Но время требовало Героя, и мы сыграли Героя и его Возлюбленную, которые просто не имели права быть негероическими, не имели права выглядеть слабыми или недостойными восхищения. Отсутствие глаза, потерянного в бою, – это героический штрих, его не только можно, но и нужно подчеркнуть черной повязкой, а вот отсутствие зубов или постоянно съезжавший набок парик показывать ни к чему.
Мы играли и выглядели по законам жанра – Герой и Героиня, а вокруг множество тех, кто по роли обязан создавать препятствия. Тогда и в голову не приходило, что позже найдутся историки, которые обвинят в безобразном искажении и пошлой мелодраме.
Еще раз повторяю: впервые мне было наплевать! Я играла Любовь, которая может все.
Меня заботило только одно: Ларри, мне показалось или тебя действительно коробило то, что твой Нельсон оказывался многим обязан Эмме Гамильтон, зависел от нее не только материально, но и морально, эмоционально? Жизнь сильного человека, Героя, была фактически в руках слабой женщины. Помню, помню, что настоящая Эмма ни слабой, ни хрупкой ко времени встречи с Нельсоном не была, скорее гром-баба, но для нас это неважно.
Меня обвинили, что я просто перенесла Скарлетт на английскую почву и заставила бороться не за Тару, а за Нельсона. Это не так, они слишком разные – Скарлетт и моя Эмма Гамильтон.
Тебя не обвиняли ни в чем, кроме опять-таки слишком холодной игры. Ты не протестовал и не возражал, ты играл Героя, и мы все вокруг старательно подыгрывали, а вот это тебе всегда нравилось, Ларри.
Я второй день завязана на воспоминания об этом фильме и этой роли. Почему? Долго не могла понять, все же просто – Герой и Героиня, взаимная любовь, пусть и далекие от реальных образы и события. Красивая история с популярными именами, выдуманная, но поучительная. Что же не так, почему чье-то возражение засело в голове, хотя я старательно подчеркиваю, что на сей раз меня не волновали мнения критиков.
