И вдруг я вспомнила. Ларри, я, кажется, даже не рассказывала тебе об этом письме, оно пришло, когда мы были в разлуке, а ты подобные письма не любишь. Женщина написала, что, идеализируя героев, изображая их красавцами с исключительно благородными помыслами и соответствующими поступками, отказывая им в реальных чертах и характерах, мы тем самым не просто упрощаем Нельсона и Гамильтон, низводя до уровня мелодраматических кукол, пусть и блестяще сыгранных, но и отказываем в настоящих чувствах.
Тогда письмо вызвало просто недоумение. Уж чувств было достаточно, и ничего мы не упрощали, во всяком случае, я старалась этого избегать.
Но одна фраза запомнилась и всплыла в памяти сейчас. Женщина писала, мол, неужели одноглазый, израненный Нельсон, у которого не было живого места ни на теле, ни на лице и который вовсе не отличался ни ростом, ни статью, ни пригожестью даже в молодости, менее достоин великой любви, чем если бы действительно был красавцем? А леди Гамильтон, превратившись к моменту их встречи в грузную матрону, даже слишком грузную, разве не могла проявлять чудеса самопожертвования? И к чему показывать супругов главных героев жестокими ревнивцами только потому, что они оказались бывшими и нелюбимыми?
Возражений в письме было немало, но сводились они не к тому, что мы грубо исказили историю и настоящие характеры героев (и не только главных), а к тому, что подобными фильмами и образами мы настаивали, что большая, настоящая любовь, как и благородство, возможна, только если люди красивы внешне. В противном случае им остается лишь ревновать и завидовать, а это неправильно.
Можно бы возразить, что существуют законы жанра и требования времени. Мы не могли показать настоящий облик адмирала Нельсона, весьма далекий от божественного. Как не могли показать крикливой толстухой с желтой кожей из-за больной печени и леди Гамильтон, в какую та превратилась за годы жизни в Неаполе. Это не просто некрасиво, это еще и неубедительно. На экране не любовь двух больных людей и не демонстрация их физических и нравственных недостатков, каковых было действительно с лихвой, а красивая сказка о красивой любви. А в сказках некрасивых героев не бывает, и все делятся на добрых и злых безо всяких полутонов.
Но тогда мы даже не задумывались над этими вопросами, а потом письмо затерялось. Глупая мысль: попытаться возразить сейчас, через столько лет, да еще и фактически в собственном дневнике.
Не думаю, что леди Гамильтон обиделась бы из-за созданного мной образа.
Кому я это пишу? Ларри? Ему наплевать, он играл излюбленную роль – Героя, у которого не было ярких черт шекспировских характеров, а потому интересовавшего моего обожаемого супруга мало. У Ларри Герои настоящие – без полутонов и обязательно с четко выраженными чертами именно героев, а не сомневающихся хлюпиков.
Для меня самым важным было то, что мама привезла Тарквиния и Сюзанну в Нью-Йорк, значит, мы могли не беспокоиться за детей; нам разрешили вернуться в Англию, и мы, наконец, оформили свои отношения официально.
Ларри, помнишь, я тебе рассказывала, как после возвращения в Англию беседовала с каким-то настырным журналистом. Он все крутился вокруг вопроса о нашем статусе и наконец решился, поинтересовавшись, намерены ли мы все же пожениться теперь, когда разводы уже получены? Мол, понятно, что война, что не время, но все же.
– Оформить отношения? Какие?
– Супружеские.
– Нам?
– Да.
– Но мы давно женаты.
– Я понимаю… не в бумагах счастье… но все же разве вы не желали бы стать миссис Оливье?
– Нет, я оставила свое имя, под которым меня знают в Америке и Европе.
– Но все же… официально стать супругой Лоуренса Оливье…
– Повторяю: мы давно оформили все бумаги, мы с Лоуренсом Оливье муж и жена.
– Но свадьба?..
– Вы же сами сказали, что не время. Все произошло в Америке, тихо и спокойно в присутствии только самых близких друзей.
Для прессы это был удар, они столько выжидали, столько исписали бумаги и сломали карандашей, столько строили догадок и распускали спекулятивных слухов, а мы вдруг совершили все тихо и незаметно, лишив бедолаг такой темы для обсуждения!
Прессу обижать нельзя, отыграются на чем-то другом. Ларри, ты не боишься? Ты ничего не боишься, иначе не раздавал бы автографы на отдыхе в Италии в то время, когда жена лежала в больнице Лондона.
Я снова пишу автобиографию, а вопросы Марион лежат в стороне….
«Вся твоя жизнь посвящена ему, он ее средоточие».
Конечно, а как же иначе, я живу не просто рядом с Ларри, я живу ради него.
«Этого нельзя сказать о нем, он живет ради самого себя, лишь позволяя тебе быть рядом и жить его жизнью».
Ну-у… я могу добавить, что Ларри живет ради сцены… Хотя, если хорошо подумать, то на сцене он живет ради себя. Пожалуй, сентенция верная.
Ларри жил ради меня? Нет, такого не бывало, хотя внешне все выглядело несколько иначе: капризная жена и во всем потакающий ей супруг. Кстати, почему так? Попробуем разобраться.
Единственный раз, когда Ларри действительно пошел мне навстречу, – съемки «Унесенных ветром», но он просто считал мои настойчивые попытки получить роль дамским капризом, не больше. Чем Ларри рисковал? Ничем. Он уже снимался в «Грозовом перевале», предлагая мою кандидатуру Майрону Сэлзнику, Оливье едва ли предполагал, что меня возьмут и что роль получится. Малышка хочет поиграть в большое кино? Пусть попробует, узнает, что это такое, – оценит усилия серьезных актеров, это не эпизодическая роль из двух фраз.
В остальном всегда и во всем его интересы ставились во главу угла. Мы играли в тех пьесах и фильмах, где мог показать себя Лоуренс Оливье (не моя вина, что замечали больше меня), которые были интересны ему. Никакими намеками, убеждениями, уговорами я не смогла заставить Ларри заинтересоваться «Дамой с камелиями», хотя мечтала о роли Маргариты Готье. Анна Каренина? Но Ларри не нравилась роль Вронского. Клеопатра? Только не Бернард Шоу с его Антонием-подкаблучником!
Почему же все считают, что Ларри постоянно угождает мне? Во-первых, в чем угождает? Он подчиняется прекрасно отлаженной мною домашней жизни, это удобно, потому что не нужно ни о чем заботиться, все всегда вовремя подадут и уберут. Да, я не подаю и не убираю сама, но могу организовать. Привечать друзей, делать так, чтобы дом был и считался гостеприимным, чтобы всем было интересно, чтобы хотелось прийти еще и еще раз… Каждый день, вечер, утро все продумано до мелочей, все настолько налажено, что никто не замечает малейших усилий для поддержания порядка и атмосферы.
Это удобно, потому что полностью освобождает Ларри от любых забот, кроме театральных. Но поскольку в доме и среди друзей царю я, все подчиняется моей задумке, создается впечатление, что это происходит по моей воле, мол, как Вив пожелает, так и будет! Ларри такое положение нравится, уступать в мелочах, не обременяя себя заботами, даже приятно, в конце концов, какая разница – играть в шахматы или разгадывать кроссворды всей компанией? Как и то, в каком ресторане обедать, если не дома. Ларри знает, что я все разведала, заказала, сбоев не будет, так почему не повести супругу в ресторан, демонстрируя всем заботу о ней?
