От Ларри требуются внимание, забота и любовь. Только настоящие, а не сценические и не экранные. Но где их взять, если любви больше нет, она испарилась с моим первым туберкулезным кашлем. Можно бояться заразиться, а потому вести себя осторожно, но не шарахаться же! А первые приступы психической болезни подкосили и остальное.
Я не осуждаю Ларри, если заботиться обо мне, не останется сил и времени для себя, любимого. У Марион было такое утверждение: «От человека, который привык от тебя все время получать, не стоит ждать, что он будет отдавать». Я не стала комментировать, но это верно.
В нашей с Ларри паре всегда ведущим считался он, правда, друзья говорили, что это на сцене, а вот дома и в остальной жизни веду я, а мой муж только исполняет мои капризы. В действительности не так, и дело не в том, что я сначала готовила возможность эти капризы удовлетворить, а потом капризничала.
Ларри всегда был ведущим и заботливым только там, где это ему ничего не стоило либо противное угрожало имиджу. Лидируя на сцене и в выборе ролей и спектаклей, он думал не обо мне и моем успехе, а о своем. Представляя нашу пару как ведущую на английской сцене, меньше всего думал о том, чтобы в самой паре не было перекоса. Подавая мне руку при выходе из машины или спуске по трапу самолета, подливая вино или интересуясь, не нужно ли чего, – заботился о своем имидже, а не о моем удобстве. Я понимаю, что джентльмен (особенно тот, кого уже зовут сэром) просто не может вести себя иначе, джентльменское поведение у Ларри не в крови, но въелось в натуру основательно, Оливье отменно вежлив, только не стоит принимать его вежливость за желание мне помочь, угодить или выполнить каприз. Не нужно забывать, что Ларри – блестящий актер, который играет 24 часа в сутки, даже когда спит, играет спящего человека.
Легко заботиться о супруге, если для этого требуется всего лишь согласиться провести отдых в Италии (предварительно я все учла, вплоть до желания самого жертвователя, продумала и подготовила) или поинтересоваться: «Тебе шампанское, дорогая?» Иное дело, если предстоит выбор – отдыхать в этой самой Италии, якобы обдумывая будущую постановку, или мучиться в адских условиях цейлонских джунглей на съемках ради заработка. Или решить, что предпочтительней – провести несколько дней, успокаивая супругу, у которой приступ, либо просто накачать меня смертельной дозой препарата и связанной отправить в психиатрическую лечебницу, дав согласие на применение просто пыточных методов лечения. Что меньше испортит имидж – честное признание, что жить в ожидании следующего приступа не в силах, сиделкой быть не желает, и объявить о разводе с больной женой или трусливо делать вид, что ничего не произошло, в надежде, что следующий приступ будет столь сильным, чтобы от Фрейденберга уже не выпустили. Что лучше – побороться за любовь супруги, если чувствуешь, что все может развалиться, или, наоборот, отправить ее вместе с другим на съемки и всем плакаться в жилетку, что подозреваешь измену?
Ларри всегда выбирал второе, то, что требовало как можно меньше усилий и не испортило его имидж гениального актера и сильного человека. Про актера не спорю, но человек мой дорогой Ларри не просто мелкий, а мизерный по сравнению с гениальностью.
Даже мама возмущалась:
– Вив, как ты можешь изменять Ларри с Финчем?!
– Кто тебе сказал, что я изменяю Ларри?
– Сам Ларри.
– Он может это доказать?
– Но вы с Финчем слишком много времени проводите вместе, даже на Цейлоне…
Плакать или смеяться? Сниматься в «Слоновьей тропе» Ларри отказался сам, а когда я со злости предложила Финча, немедленно согласился. После нашего отлета, помахав на прощанье рукой и смахнув несуществующую слезу, Ларри принялся жаловаться всем, что, во-первых, я улетела с Финчем, во-вторых, он подозревает, что это не зря, слишком уж Питер оберегает меня, в-третьих, съемки в подобной третьесортной ерунде в ролях, где непременные объятия, до добра не доведут…
Мой дорогой супруг забыл, что сам попросил Финча на время съемок быть моим опекуном, что с Питером приехала его жена Тамар, которая немало помогла мне и во время приступа, и по дороге в Америку.
Интересно, почему мой супруг, все же прилетев на Цейлон после отчаянных телеграмм режиссера, не набил физиономию «обидчику», а поиграл с ним в шахматы, развернулся и улетел обратно отдыхать в Италию, где продолжил распространять слухи об измене, вернее, жаловаться всем на свои страдания по этому поводу? Так ревнивые и обиженные мужья не поступают.
Это нечестно – сначала отправить нас с Питером в Париж, а потом кричать, что мы сбежали, отказаться от съемок на Цейлоне, а потом обвинять меня, что вынуждена сниматься с Финчем, настаивать на электрошоке, а потом притворно вздыхать, что я после этих процедур стала другой…
Все эти дни, делая записи или читая, беседуя с друзьями или просто лежа в темноте, я размышляла и размышляла, анализируя, когда изменились наши с тобой отношения, когда произошло это отчуждение, почему не получилось пары Оливье – Ли.
Физическое отчуждение произошло после того, как у меня обострился туберкулез. Это не страшно, потому что форма не открытая, целовать мужа я не стремилась, достаточно долго (куда дольше необходимого для полной безопасности) провела взаперти и в одиночестве, но Ларри испугался. Я не осуждала и не осуждаю, Оливье слишком боится за свое драгоценное здоровье.
Но и физическое отчуждение было бы невозможно, не будь отчуждения эмоционального. А оно появилось после… Скарлетт и провала нашего спектакля «Ромео и Джульетта», когда американские репортеры (это не Тайнен, который готов хвалить Лоуренса за что угодно и привычно ругать меня) назвали меня лучшей Джульеттой, а Ларри худшим Ромео. Джульетту уже сыграли гораздо лучше, а вот Ромео хуже не смогли.
Ларри просто не простил мне успех на фоне собственного неуспеха. Творческая ревность оказалась хуже ревности мужской, сценическая пара развалилась, не сложившись.
Но что бы ни происходило с нами и вокруг нас, моя беда и одновременно счастье в том, что под маской нынешнего Лоуренса Оливье я вижу того самого Ларри, который обнимал меня в «Пламени над Англией», прыгал с декораций во время спектакля, рискуя не только сломать ногу, но и свернуть шею, который был счастлив учить меня актерскому мастерству. Пусть многие говорят, что есть Лоуренс Оливье внешний, блестящий актер, и Оливье настоящий, которому лучше не попадаться на пути, я знаю, что внутри есть и настоящий Ларри. Моя беда в том, что его не вытащить, что честолюбивые мечты глубоко похоронили романтика, способного совершать гениальные безумства, заменив циником, способным всего лишь гениально играть чувства.
И я уже не верю, что можно вытащить того первого, однако не дам втоптать меня в грязь второму.
«А не послать ли мне его к черту?» Нет, не получится. Это доставит удовольствие сэру Лоуренсу. Мы в разном положении – я страдаю из-за развала самой большой любви, а он из-за того, что все никак не закончится.
Верю ли я, что возможно вернуть прежние чувства или отношения? Конечно, нет. Но я не могу прекратить все вот на такой ноте, кроме того, в наших отношениях недосказанность. Ларри сам не знает, чего ждет, а я знаю. Он хочет, чтобы именно от меня исходило предложение о разводе, чтобы я начала этот разговор, чтобы я послала его к черту.
