– Сынок, решать, конечно, тебе, но я бы еще присмотрелся. Сдается мне, что Тамила такая же стрекоза, как и твоя Лена. Что тебе дали прошлые отношения? Проседь и разбитое сердце? Задумайся над тем, что дадут нынешние.
Он встает, хлопает меня по плечу и тащит кресло назад к веранде.
– Спасибо за дрова, – не оборачиваясь, произносит отец и скрывается в доме.
Я опускаю голову и смотрю на подбежавшего ко мне Буцефала.
– Откормил тебя Ян Гаврилович, да, Буц? – Ответом мне становится только довольное урчание, когда я зарываюсь пальцами в его шелковистую шерсть и прочесываю ее. – Домой поедем, бандит?
Допив кофе и отогнав кота, я отставляю чашку прямо на землю и возвращаюсь к колке дров. Это занятие немного прочищает мысли. Если быть точным, они улетучиваются, оставляя только инстинкты и сокращение мышц, позволяющее делать монотонную работу. Так мне сейчас нужно, чтобы расставить по полочкам каждое соображение, которое у меня есть на этот счет.
Остаток выходных я помогаю отцу с уборкой территории вокруг дома, мы планируем немного модернизировать его, раз уж папа собрался переехать сюда насовсем. Паримся в бане, бегаем вместе по лесу, а по вечерам сидим на веранде с пивом. В понедельник рано утром я выезжаю от отца и направляюсь прямиком в офис. Я пока еще не принял окончательное решение касаемо нас с Тамилой, но обязательно приму его вечером, когда увижу ее.
ГЛАВА 24
Вечером я торможу неподалеку от подъезда Тами и сразу поднимаюсь к ней на этаж. Долго звоню в дверь, стучу, но она не отвечает. Ее салон давно закрыт, так что туда я даже не суюсь. Может, с подругой? Но как это выяснить, если засранка заблокировала мой номер? Возвращаюсь в машину и терпеливо жду ее возвращения, пока во двор не заезжает черный джип. Из него выходит Тами, подходит к водительской стороне, забирает с заднего сиденья бумажный пакет, приближается к водительскому окну, становится на подножку, ныряет туда головой, а потом спрыгивает и, махнув рукой, скрывается в подъезде. Я не могу рассмотреть водителя, потому что тонированное стекло тут же поднимается, и машина покидает двор. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что Тами ныряла в салон автомобиля головой точно не для того, чтобы перекинуться парой слов. Так обычно целуют водителя. Внутри меня взрывается ярость. Зверь, уж было утихомирившийся, теперь гремит цепями и требует возмездия. Я сжимаю с силой кожаную оплетку руля, пытаясь удержать себя от того, чтобы рвануть за Тамилой и растерзать ее за то, что так со мной поступает. Вот, значит, как все обернулось. Да к херам все! Завожу машину и еду домой.
Паркуюсь на привычном месте в своем подземном гараже и иду к лифту. Возможно, философия одиночки не так и плоха. Мне действительно все время попадаются не те женщины и я близок к тому, чтобы бросить затею с обустройством семейного гнездышка. Такое ощущение, что наш род по мужской линии кто-то проклял, что нам то и дело попадаются не те женщины. Открываю входную дверь и застываю, слыша звук телевизора, доносящийся из гостиной. В голове молнией проскакивает шальная мысль, что возле подъезда с мужиком на джипе была не Тами, и она здесь, в моей берлоге. Я сейчас войду в комнату, а моя маленькая свернулась под пледом и уютно сопит в ожидании, пока я приеду домой. Этот сценарий заставляет меня быстро сбросить обувь и поспешить в гостиную, на пороге которой я резко торможу. На диване действительно лежит женщина, завернутая в плед. Лена, чтоб ее. И меня заодно. За то, что не сменил замки.
– Ты что здесь делаешь? – рычу я. На препирательства с бывшей совсем нет никакого настроения, но, похоже, этого не избежать.
Лена резко садится и поправляет волосы, глядя на меня расфокусированным взглядом.
– Ой, задремала, – с улыбкой произносит она, как будто это вполне нормальное поведение – дремать на моем диване.
– Ты что здесь делаешь? – повторяю я свой вопрос резче и четче.
Прохожу в комнату, опираюсь бедрами о кухонный островок и складываю руки на груди.
– А ты где был все выходные? Я вообще-то ждала тебя.
Лена встает, отсвечивая тонкой черной шелковой сорочкой. Ее бесконечно длинные ноги грациозно двигаются в мою сторону. Я выставляю вперед руку, давая ей понять, что это приближение несанкционированное.
– Стой где стоишь, – произношу я и прищуриваюсь. – Лена, какого черта ты тут?
– Пришла к тебе. – Она пожимает плечами и разводит руки в стороны. – А ты куда-то уезжал? Потому что я реально устала ждать.
– Ты считаешь, что можешь предъявлять мне претензии?
Она откидывает назад свои локоны и, подбоченившись, выставляет вперед одну ногу, принимая сексуальную позу.
– Я соскучилась по своему Ромчику. Сладенький, ты уставший и расстроенный. Позволь я облегчу твое состояние.
Вот она – истинная причина, почему я ненавижу, когда меня называют Ромчиком, и это никак не связано с напитком. Все потому что так меня всегда называет она. И каждый раз, когда кто-то произносит мое имя в такой форме, я слышу его голосом Рязанцевой.
– Лена, ты можешь облегчить мое состояние… – Ее глаза загораются, и она распрямляет плечи. – Если свалишь отсюда в течение пары минут.
Ленка тут же тухнет, эффектно подведенные глаза сужаются до узких щелочек.
– То есть, когда тебе надо было, ты приходил и трахал меня. Теперь, когда надо мне, ты вот так просто посылаешь меня? – она переходит на повышенный тон. – Это из-за той… девки? Так сколько мы их таких пережили, Ромчик? Десяток точно. И ничего, смотри. Где они все? Нету. А мы все еще есть.
– Нет никаких нас! – наконец моя выдержка дает сбой. Я сношу со стола металлическую плетенную корзину с фруктами. Апельсины с яблоками катятся в разные стороны. – Пошла вон!
– Не хами! – кричит Лена, хмурясь. – И не забывайся!
– Не забываться?! – рявкаю я, преодолевая расстояние между нами и хватая ее за локоть. Встряхиваю так, что она с трудом остается на ногах. – Ты кем себя возомнила, благодетельница моя? Пошла. На хрен. Из моей. Квартиры!
– Ромчик, ты чего? – испуганно бормочет она, глядя в мои налитые кровью глаза.
– У тебя ровно две минуты. Если ты не свалишь за это время, я вышвырну тебя за дверь в том, в чем ты сейчас стоишь. Быстро! – От того, как я выкрикиваю последнее слово ей в лицо, Лена дергается и, вырвав локоть из моей хватки, скрывается в спальне, а уже через минуту выбегает оттуда с сумкой и в платье. На ходу ныряет в туфли и, бросив финальное «мудила», с грохотом хлопает входной дверью. Я медленно сползаю по стене, возле которой непонятно как оказался, пока задница не касается пола. Вцепляюсь пальцами в волосы и крепко зажмуриваюсь. «Это пройдет, – уговариваю я себя, – все проходит, и это тоже пройдет.»
А дальше я начинаю учиться жить заново после всех этих потрясений. Говорят, мужики не способны долго страдать или перемалывать ситуацию. Якобы мы переступаем через очередную женщину и двигаемся дальше. Так вот херня это все. Мы точно так же, как и женщины, способны страдать и жевать себя изнутри, пытаясь докопаться до причины того, почему у нас не складывается личная жизнь. Да, возможно, делаем это не так показательно, но это не отменяет того факта, что мы точно так же тяжело переживаем подобные события. Кто-то скатывается в пьянку, кто-то идет вразнос, а я… пытаюсь стать отшельником. Напрашиваюсь пожить к отцу на дачу, сменив перед этим замок в квартире.
