В нашу больницу перевели нового врача, Тиану Бойл. Отличный специалист, старше меня на пять лет. Кроме этого, Тиана была еще и красивой женщиной, все сотрудники мужского пола провожали ее взглядом. У меня с ней ничего не было, я даже не флиртовал с ней, как-то сразу поставил рамки и донес до нее, что женат. Вся клиника знала, что моя жена лежит здесь, и относились к ней, как к особенной пациентке, которой она и являлась. Я делал все, чтобы Миранде было комфортно. В ночи моего дежурства спал с ней вместе, практически каждый день забирал ее и возил в город на прогулки. Мы ходили в кафе, рестораны, кино, катались на мотоцикле. Все, что делала нормальная пара.
В тот страшный день я приехал только для того, чтобы привезти Миранде цветы и конфеты, о которых она просила. У меня был выходной, и мне нужно было решить несколько бумажных вопросов. Конечно, Минди была этим недовольна, но, когда я уходил, даже улыбнулась мне и поцеловала, пожелав хорошего дня. Я расслабился, а не должен был. Когда я был в конце коридора, из своего кабинета вышла Тиана. Мы поздоровались и вместе направились к выходу, потому что она тоже уходила из клиники. Не знаю, как Миранда увидела нас, но следующее, что я узнал, ― она убила нашего ребенка.
По словам Барни, у Миранды случилась истерика, когда она увидела нас с Тианой, вместе выходящих из здания, и она бросилась животом на угол стола. Успела сделать так несколько раз до того, как ее крики услышали санитары и вбежали в палату. До сих пор у меня в жилах стынет кровь, когда вспоминаю рассказ Барни о том, как он смотрел через маленькое стекло на Минди, бросающуюся на стол, пока санитар отпирал дверь палаты. Это страшно. Ее поступок заставил меня испытать такую сильную агонию, которую я до этого момента не испытывал.
После того случая я понял, что любить женщину с такой болезнью невозможно. Я каждый день буду проводить в постоянном ожидании следующего кошмара. Но еще меня волновал вопрос с беременностью. Я всегда использовал презервативы. Всегда. Без исключений. Странная догадка, даже в некоторой степени жестокая, посетила мою голову, и я попросил врача, который делал выскабливание, провести анализ ДНК. И его провели. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что ребенок не мой. Я две недели рвал на себе волосы, сдерживаясь, чтобы не ворваться к Миранде и не потребовать ответа. Особенно мне хотелось спросить, как та, которая требовала от меня верности и подозревала в измене каждую секунду, сама оказалась нечиста мыслями и действиями?
Когда Барни, который занимался ее лечением, сказал, что я уже могу обсудить это, выяснилось, что к Миранде по ночам, когда меня не было, приходил один из санитаров. Все было по обоюдному согласию. Она сказала, что секс помогает ей успокоиться и трезво рассуждать. Тогда ко всем диагнозам Минди присоединилась нимфомания. Она и правда не могла держаться подальше от членов. Я бросил практику из-за нее. Да, я все бросил и просто свалил из города и этой профессии. Слишком много неприятных воспоминаний, слишком много боли.
Говорят, мужчину жестче делает несчастная любовь, а счастливая заставляет размякнуть. Моя в некоторой степени несчастливая любовь к Элисон не сделала меня жестче. Даже наоборот, я действительно смягчился, стал обращать внимание на вещи, к которым раньше относился с юмором. Например, на свадьбе Келлана я потешался над счастливой парой и на многочисленные шуточки о собственной женитьбе отвечал искрометным юмором. А вот на свадьбе Дарка мне хотелось выть, да так громко, чтобы услышала даже Элисон, которой не было на островах. Прекрасная церемония на Гавайях, великолепная невеста и счастливый Дарк. Он даже улыбался, что было для него неслыханным. А я напился, как хрен, и начал строчить Элисон письмо.
Я отправил его в ту же ночь, когда счастливая пара удалилась к себе для первой брачной ночи. Я сел на берегу с бутылкой виски и телефоном и написал длинное письмо. И в нем все рассказал Элисон, ничего не утаивая. Потом еще полночи мучил Одри, чтобы она раздобыла мне адрес электронной почты Эли. В итоге под утро к моей девочке улетело длинное послание, в котором я сознавался во всех своих грехах и подробно рассказывал о наших с Мирандой отношениях.
С того момента прошло два месяца. Я каждый день приезжаю к дому Эли, чтобы посмотреть на то, как она вывозит маму на прогулку, как учит ее ходить в парке, и жду. Того, что она засмеется своим настоящим смехом, а не тем натянутым и едва слышным, которым смеется все последнее время. Я ищу повод оставить ее в покое и боюсь этого одновременно. Если такой у меня появится, я, наверное, просто сдохну. Потому что не могу без нее ни секунды. Я дышу ради вот этих коротких мгновений, когда вижу ее. В каком бы настроении она ни была.
Сегодня я снова у ее дома. Обычно я приезжаю на машине, чтобы она не слышала мотоцикла, но в этот день почему-то выбрал именно его. Припарковавшись на своем привычном месте, я отсчитываю секунды до того момента, как откроется входная дверь их дома, сначала выедет инвалидная коляска с Луизой, а следом за ней появится Эли. Она запрёт дом и повезет маму по подъездной дорожке к парку, где они будут гулять. Снимаю шлем и приглаживаю растрепавшиеся волосы. Неделю назад мне впервые за много лет захотелось их остричь. И я даже записался к мастеру, у которого стригу бороду. Но потом вспомнил, как нежные пальчики Элисон проводили по волосам, как тянули за них во время секса, и передумал.
Все, как по сценарию. Дверь, Луиза, Эли. Сегодня она в коротких шортах и футболке в обтяжку. Эли запирает дверь и поворачивается ко мне боком, и у меня сводит внутренности. У нее начал расти животик. Маленький еще пока, совсем крошечный, но я его уже вижу. Ладони покалывает от того, как сильно мне хочется прикоснуться к нему, поцеловать. Все мои предыдущие убеждения о детях можно вычеркнуть и забыть. Я хочу этого ребенка больше жизни. Они нужны мне ― Эли и наш малыш. Нужны, потому что я не смыслю без нее своего существования.
Эли откатывает коляску с Луизой от подъездной дорожки, а я, как будто повинуясь инстинктам, вешаю шлем на руль, вынимаю ключ из зажигания и встаю с мотоцикла. Делаю два осторожных шага в их сторону, а потом срываюсь и начинаю бежать, потому что Эли спотыкается и падает прямо на бетонную дорожку.
Я в несколько длинных шагов пересекаю улицу, благодарный за слабый трафик, и подбегаю к Элисон. Она уже практически поднялась, но я все равно беру ее за локти и помогаю выпрямиться. Она смотрит на меня огромными глазами.
– Что ты здесь делаешь? ― спрашивает потрясенно.
– Сильно ударилась? ― присаживаюсь на корточки и рассматриваю ее колени с ссадинами, пока Эли потирает ладони, которые наверняка болят от соприкосновения с бетоном. ― Нужно промыть ранки на коленях.
– Что ты здесь делаешь, Винс?!
– Приехал к тебе, ― я выпрямляюсь и смотрю ей прямо в глаза. Не могу распознать, какие эмоции в них спрятаны, просто ловлю цвет, блеск, глубину. ― Эли, нам надо поговорить.
– Не о чем, ― резко отвечает она и, развернувшись, фиксирует коляску Луизы. ― Мам, я сейчас вернусь.
Эли решительным шагом идет к дому, и я поворачиваюсь к Луизе.
