– Потому что привык так жить.
– И ты никогда не любил? Ну, женщину… – сказала и покраснела. Как-то стыдно стало спрашивать о таком у взрослого мужчины, да еще и настолько замкнутого, как мой дядя.
Но он не разозлился, а напротив, в очередной раз повел себя странно и не так как раньше.
– А что ты знаешь о любви? Вот как бы ты хотела, чтобы любили тебя? – задумчиво поинтересовался.
– Ну, сильно… Чтобы обо мне заботились, прислушивались к моим желаниям. Чтобы понимали… уважали, ценили… Не пытались навязать свою волю. Любили, ну!
Как-то непривычно было рассуждать о любви, как о чем-то абстрактном, не применительно ни к кому. Наверное, поэтому еще представляла себе Игоря и понимала, что он не вписывается ни в один из перечисленных мной пунктов.
– А ты сама бы смогла так любить?
– Не знаю, – растерялась я.
– Ведь все, о чем ты толкуешь, может существовать только во взаимности. А лишенное взаимности это превращается в одержимость, – жестко добавил, и я заметила, как сильно он сжал челюсти.
– Ты сейчас говоришь о себе? – аккуратно поинтересовалась и испугалась той мрачности во взгляде дяди, которым он окинул меня.
– Нет.
– О ком же?
– О родителях, – голос его дрогнул, у меня же в горле мгновенно вырос ком. – Отец любил мать именно так, как ты говоришь, пока эта любовь не свела его с ума.
– Расскажи, – совсем тихо попросила.
И я узнала его историю, которая отчасти была и историей моей мамы. Ничего удивительного, что все эти годы мама хранила ее глубоко в тайне. Все время до восемнадцати лет она жила в аду.
Жил-был парень, который очень любил одну девушку. Еще со школьной скамьи, со времен, когда она в косы вплетала яркие ленточки. Учились они в одной сельской школе, в одном классе, а родом оба были из семей староверов.
С каждым годом любовь парня к девушке только крепла. Она же вроде тоже обращала на него внимание, но как на друга, не больше. А после окончания школы он предложил ей встречаться. Предложение было встречено смехом, и девушка его отвергла, заявив, что скоро уедет поступать в институт в другой город. И тогда парня переклинило. В тот же вечер он напился и изнасиловал девушку. А потом честно во всем признался родителям.
Через пару дней их спешно поженили, чтобы скрыть позор от односельчан. А когда девушка забеременела, увел ее муж жить в лес, подальше от глаз человеческих. К тому времени любовь его уже переросла в одержимость, как и окрепла ее ненависть к нему.
Вскоре у них родилась дочка – единственная отрада для матери. Видя, как любит жена своего ребенка, муж ее постепенно зверел все сильнее. Доставалось и девочке, и матери, на которую отец стал поднимать руку все чаще.
Еще через пять лет у них родился сын. Только вот в сердце матери уже не осталось места для любви к нему. А может, в сыне она видела продолжение мужа, которого люто ненавидела с каждым годом все сильнее.
В один из дней они очень сильно поссорились, и он убил ту, кого любил больше жизни. Задушил, не найдя в себе силы вовремя разжать пальцы. Когда понял, что натворил, сам повесился в сарае. Дочь к тому времени уже сбежала от них, с первым встречным, к кому обратилась за помощью. А сына определили в интернат до совершеннолетия.
Все это дядя рассказывал ровным безэмоциональным голосом. У меня же на голове шевелились волосы. И я поверить не могла, что речь идет прежде всего о нем и моей маме. Даже примерно не получалось представить, в каком аду они выросли.
– Кстати, твой отец и есть тот, кто спас ее тогда, – закончил дядя и посмотрел на меня покрасневшими воспаленными глазами. – Ей повезло…
Сколько же непролитых слез таили в себе его глаза? И теперь я понимала его гораздо лучше. После такого примера человек невольно будет бежать от любви. Странно, что мама нашла в себе силы жить дальше. Но тут, скорее, заслуга папы – моего самого лучшего в мире папы!
– Вот и подумай, девочка, какой любви хочешь ты, и что ты готова дать взамен, – проговорил дядя и как ни в чем не бывало вернулся к поеданию супа.
Я же до вечера не могла избавиться от мыслей о той трагедии, что произошла много лет назад. Как дядя нашел в себе силы жить дальше, если все это случилось у него на глазах? И он не производил впечатление человека с нарушенной психикой. Его разве что можно было назвать мужчиной со странностями.
Игорь не вернулся, и когда уже начало темнеть. Я решила, что побег его в лес теперь точно плавно перейдет в ночь.
Перед сном попросила дядю истопить баню. В тесном предбаннике скинула с себя всю одежду, и в этот момент дверь распахнулась, а проем загородила фигура оборотня.
От испуга и неожиданности даже не сразу сообразила прикрыться, а потом схватила первое попавшееся под руку, чем оказался сарафан. Игорь же как стоял, загораживая собой проем, так и продолжал это спокойно делать, в то время как я пыталась за кусочком легкой ткани спрятать как можно больше наготы.
– Может, уйдешь уже?! – невольно разъярилась.
Нет, ну правда – чего пялится-то!
А потом он шагнул внутрь и показалось, что его крупная фигура заняла все свободное пространство.
– Убери это…
Игорь потянул сарафан из моих пальцев, которые вдруг стали слабыми. Запоздало порадовалась, что свет тут довольно тусклый, разбрасываемый единственной пыльной лампочкой. Но и его сейчас казалось слишком много.
Когда ладонь зверя прижалась к моему животу, невольно задрожала. Это не было даже лаской – простое касание, но тело мое отреагировало слишком бурно. И мысли привычно заметались в голове, вытесняя друг друга.
– Ты округлилась, – тихо проговорил Игорь и погладил мой живот. – Чувствуешь их?
– Уже да, – слабо отозвалась, не в силах отвести взгляда от его лица, на котором сейчас так хорошо читались все чувства.
Восхищение, страсть, нежность… От всего этого душа моя плавилась, а воля стремительно испарялась. Мне бы оттолкнуть его сейчас, но я физически не могла этого сделать. А когда ладонь его скользнула вверх и накрыла мою грудь, то не только соски отозвались на касание, сама я невольно прикрыла глаза, испытав приступ блаженства.
– Твоя грудь стала больше и красивее, – принялся ласкать он до крайности чувствительные соски. – И ты сама изменилась – стала более женственная и нежная…
Он развернул меня к себе спиной и накрыл уже обе груди руками. Это противоречило нашей договоренности о неприкосновенности, но я ничего не могла сделать или сказать, чтобы помешать ему.
Губы оборотня прижались к моей шее и принялись покрывать ту поцелуями. Жалящими, горячими и вытягивающими душу. Как же я хотела его вопреки собственному разуму! Его хотело мое тело, оно истосковалось по его рукам и губам.
Когда руки оборотня снова вернулись к моему животу и прижались к нему обе, произошло чудо, от которого мы оба замерли в немом восхищении. Малыши пошевелились, реагируя на прикосновение отца. У меня же на глазах выступили слезы от настолько сильных и мгновенных эмоций, каких в жизни не испытывала.
