Еле дождавшись закрытия павильона, я отправилась к Антону домой. Особняк встретил меня темными окнами и наглухо закрытыми воротами. Сколько не втапливала кнопку звонка, так никто и не вышел. Еще час я просидела в машине в надежде, что вернется хотя бы Неля, но уже стемнело окончательно, но так никто и не появился.
Тогда я решилась на совершенно отчаянный шаг — отправиться к другу Антона. Ни расстояние в пятьдесят километров, ни темнота на улице, ни скользкие дороги меня не могли остановить. Я разве что сдерживала себя, чтобы не давить слишком сильно на педаль газа, когда неслась по трассе. Сработала привычная осторожность. Не зря же бабушка мне с детства внушала, что себя нужно беречь.
Но и в деревне меня ждало разочарование. Стоя на крыльце и прислушиваясь к тишине, я понимала, что в доме никого нет. Елочки, которые в первый раз показались мне такими праздничными и дружелюбными, сейчас опасно темнели в саду. Лес, что начинался через пару метров, откровенно пугал. А когда из него донесся протяжный волчий вой, так я и вовсе со всех ног бросилась в машину и со свистом рванула в сторону города. Что еще можно было предпринять, ума не прилагала.
В воскресенье, отменив встречу с хозяином художественного магазина, я отправилась в зоопарк. Где-то там работает тетя Антона. Ни про каких других родственников он не рассказывал, и что еще могла сделать, ума не прилагала. А волновалась к тому моменту я уже нешуточно. Телефон Антона по-прежнему был выключен. Свой мобильный я проверяла безостановочно на предмет пропущенных вызовов. Дома клала все время рядом и на видное место. Вне дома постоянно таскала из сумки. Сама себе казалась параноиком, а мысли, что он перехотел со мной общаться, старательно гнала. Не то чтобы не допускала такой вероятности, просто считала, что даже если так, он нашел бы в себе силы сказать мне честно, а не давать понять таким вот образом.
Первым делом я поинтересовалась у тети Тани, помнит ли она такого высокого темноволосого парня, что частенько приходит в зоопарк.
— А-а-а, симпатичный такой? Еще глаза у него интересные, редкие. Ну помню, а что? Чего ты какая-то всполошная, словно с пожара бежишь?
— А вы, случайно, не знаете его тетю? Вроде как она тут работает? — проигнорировала я ее вопрос.
— Тетку? — задумалась билетерша. — Это вряд ли. Годков-то ей должно быть примерно как мне. А у нас из женщин только Катька — бухгалтер, да Сима — повар в кафе. Обе девки молодые и незамужние. Точно не его тетки. А официантки, так и вовсе сикушки.
Что же получается? Антон меня обманул, и никакая тетка его в зоопарке не работает? Это явилось неприятным открытием, и я какое-то время прислушивалась к себе, пока не поняла, что меньше волноваться за него не стала. Понятия не имела, зачем он приплел тетку, но, по всей видимости, и на это у него была причина. Странно, но я оправдывала любой довод, что говорил не в его пользу. Никогда раньше не замечала за собой подобного понимания человеческих душ.
— А вы не припомните, когда видели его в последний раз? — задала я вопрос на удачу.
— Как же не помнить. Отлично помню. Прибежал в четверг, почти перед закрытием. Торопился так, будто гнались за ним. Схватил билет и помчался… Вот только как выходил не заметила. Да и не слежу я за покидающими зоопарк. Мое дело безбилетников не пропускать…
Тетя Таня говорила что-то еще, но я ее уже не слушала. Что же получается? Он был здесь на следующий день после нашей поездки к его друзьям, когда я ждала его звонка. Если он не приходит сюда к тете, а я только что выяснила, что ею тут и не пахнет, то что он тут делает? Предположить, что следит за мной, я могла бы, даже не страдая манией величия, но он точно знает теперь по каким дням я тут бываю… В общем, я запуталась окончательно, а волноваться за Антона стала еще сильнее.
— Ты внутрь то пойдешь иль нет? — напомнила о себе тетя Таня. — Долго я еще окошко открытым держать буду, каморку выстужать.
— Простите, — пробормотала я и протянула деньги за билет.
Черного волка я заметила издалека и невольно подосадовала, что не взяла с собой этюдник. Когда еще представится такая возможность. Зверь настороженно замер возле сетки и наблюдал, как я приближаюсь.
— Привет, дружок. Очень рада тебя видеть. Ты готов позировать, только я вот не готова писать…
Странно, но мне казалось, что зверь понимает каждое мое слово. Он так внимательно разглядывал меня, что я невольно сократила расстояние между ним и собой, чтобы лучше рассмотреть его, как следует запомнить и дома перенести образ на полотно. Белую волчицу я не заметила и не сразу поняла, почему зарычал черный волк и резко отвернулся от меня. А когда он преградил путь готовой броситься на сетку волчице, то и вовсе растерялась. Неужто он защищает меня?
Я испугалась, что разгорится драка. Волки замерли друг против друга, приняв боевые стойки. Они угрожающе рычали, а другие волки ходили кругами и с любопытством на них поглядывали. Волчата испуганно жались друг к другу и жалобно поскуливали.
— Хватит! — крикнула я. Сделала это неожиданно даже для себя. — Перестаньте уже! Я ухожу… Видишь, ухожу уже, — обратилась я к волчице, чей злобный взгляд поймала в этот момент.
Отойдя на несколько шагов от клетки, я снова посмотрела на волков. Вроде опасность миновала, и волчица отступила. А черный волк снова вернулся к клетке и пристально смотрел на меня. Сама себе казалась сумасшедшей в тот момент, но могла поклясться, что взгляд его молил задержаться. Мне же и вовсе захотелось совершить дикость — подойти и погладить его. Вот уж чего точно делать нельзя — волчица рядом и не дремлет. Еще почему-то показалось, что она ревнует волка ко мне. Но эту мысль я отмела, как самую дикую.
— Ну пока, — махнула я рукой. — Надеюсь застать тебя во вторник…
Дома я совсем раскисла. Такая тоска накатила и предчувствия чего-то, что завалилась на диван и лежала так до самого прихода мамы. Обычно по воскресеньям она приносила мне что-то вкусненькое и отчитывала за пустой холодильник, нездоровое питание всухомятку и неправильный распорядок дня.
— Ты на кого похожа? — вместо приветствия проворчала мама, когда я впустила ее в квартиру. — На приведение похожа. Ты сегодня ела?
Какая еда? Да мне кусок в горло не лез. Даже подташнивало от мыслей о еде.
— У тебя горе? — в лоб спросила мама.
В этом она была вся — отбрасывала деликатность, когда не видела в ней смысла.
— Не знаю…
Можно ли назвать горем событие, от которого тебе так плохо, что хочется умереть? Я и сама не понимала, почему так переживаю. Склонялась к мысли, что здорово драматизирую ситуацию, но и не слушать внутренний голос не могла. А он меня о чем-то предупреждал, в этом я была уверена.
— Картины не продаются? — задавала мама наводящие вопросы.
— Продаются, — вяло ответила я и поплелась на диван.
— С подругой поссорилась?
А у меня была близкая подруга, ссора с которой могла бы так расстроить?
