Профессор Салман развенчивает миф о том, что Голландия якобы была столь продвинута в вопросах грамотности и насчитывала столько книжных магазинов, что нужда в бродячих книготорговцах попросту отпала. Черпая доказательства в налоговых ведомостях, уголовных делах и наполеоновских отчетах об оккупации завоеванных земель, Салман приходит к выводу о том, что «странствующие книготорговцы… даже во времена Республики Соединенных провинций… играли ключевую роль в распространении печатной продукции». В 1765 году члены гильдии книготорговцев Амстердама жаловались: «В наши дни число рыночных прилавков легко может потягаться с количеством книжных магазинов», а Салман также ссылается на источники, в которых описывается схожая ситуация в Лейдене и Утрехте.
В Амстердаме существовало издательство, специализировавшееся на продаже бульварной литературы, а также агитационных сочинений: в 1715 году контора Ван Эгмонта опубликовала «Поступки графа Ормонда, католика-бунтовщика» (The Behaviour of the Duke of Ormond (A Catholic Rebel)) на голландском. Несколько коробейников, подвергшихся преследованию за подпольную продажу этого труда, утверждали, что Ван Эгмонт регулярно поставлял запрещенную литературу странствующим торговцам. По мнению Салмана, понимание того, что на самом деле в те времена представляла собой книготорговля, коренным образом изменит наш взгляд на происходившие в Европе культурные трансформации.
Вслед за Салманом историк Диармайд Маккалох в своем труде «Реформация: расколотая Европа, 1490–1700» (Reformation: Europe Divided, 1490–1700), опубликованном в 2003 году и насчитывающем около восьмисот страниц, ссылается на неофициальные литературные источники в качестве одного из возможных объяснений эффекта разорвавшейся бомбы, который произвели как в городской, так и в деревенской среде тезисы Мартина Лютера. В Германии пылкое сочинение немецкого богослова за один лишь 1523 год разошлось в 390 различных форматах, а к 1525 году по всей стране насчитывалось порядка трех миллионов листовок (нем. Flugschriften). Это были дешевые памфлеты, часто дополнявшиеся весьма натуралистичными изображениями: на брошюре «О происхождении монахов» был изображен дьявол, испражняющийся священнослужителями. Как описать этот расцвет печатной продукции, посвященной бунту против папства в среде простого люда? Лейпцигский историк Франц Лау предложил весьма емкий термин, назвав это явление одним словом – Wildwuchs, что в переводе с немецкого означает «буйная растительность, быстрое разрастание»: с такой же быстротой дикая поросль охватывает джунгли или заброшенный сад. Не менее образно об этом явлении высказался в 2016 году Карлос Эйре из Йельского университета, который сравнил распространение неофициальной антипапской литературы с «ковровой бомбардировкой». Дать ей отпор у папы Сикста V, который весьма поспешно, но все же слишком поздно основал в Ватикане типографию, не было ни малейшего шанса.
Бродячие книготорговцы по всей Испании и Португалии также носили в своих заплечных мешках литературу религиозного и революционного толка вперемешку с народными сказками и продавали книги на самых распространенных языках полуострова – каталанском, кастильском и галисийском, – что стало значительным шагом вперед. Клайв Гриффин, ученый-испанист в Тринити-колледже Оксфордского университета, стал первопроходцем в области изучения бульварной литературы Пиренейского полуострова. Гриффин отыскал затерявшиеся следы бродячих книготорговцев Испании, воспользовавшись документами испанской инквизиции, на кострах которой нередко горели коробейники, а иногда – их плетеные чучела. Уличные торговцы толпами стекались в такие густонаселенные центры науки, как Саламанка и Севилья, а также на крупные ярмарки, проводившиеся в некогда финансовом центре Испании, а ныне – небольшом сонном городке Медина-дель-Кампо. Один странствующий торговец по имени Борсельер говорил на нескольких языках и, вероятно, был родом из Лиона. На протяжении всей жизни он скитался по Германии, Франции и Иберии и за распространение литературы, пропагандировавшей идеи Реформации, привлек внимание инквизиции. Еще один уроженец Лиона Пьер д’Альтабель навлек на себя неприятности, продавая в Португалии перевод запрещенной папой римским Псалтири. Как только его уличили в торговле недозволенными книгами, он принялся промышлять продажей другой книги религиозного содержания – часослова – в португальских деревнях. Дело это было весьма прибыльное, ведь считалось, что такие книги наделены особой силой и могут служить оберегом, если носить их с собой. Стараясь избежать неприятностей, книгоноши часто представлялись чужими именами. Один бельгийский книготорговец не слишком изобретательно назвался Педро Фламенко. Упоминание о его появлении в деревне неподалеку от Толедо мелькает в хрониках 1570 года: собрат по ремеслу заподозрил, что он завязал интрижку с его женой, и устроил с соперником драку в трактире. Как это ни трагично, но позднее обоих сожгли на костре за продажу крамольной литературы.
Другие подробности жизни испанских книготорговцев можно почерпнуть из товарных описей анонимного книгоноши, скончавшегося неподалеку от города Вальядолид. Помимо осла, он оставил после себя несколько экземпляров «Прекрасной Магелоны» – провансальского любовного романа, который в дальнейшем вдохновил Брамса на сочинение вокального цикла и послужил основой для нескольких житий святых, сборников баллад, а также пьесы об Агамемноне. Сэмюэл Пипс обнаружил в Испании богатейший источник для пополнения своей коллекции чапбуков: в Кадисе и Севилье он раздобыл семьдесят пять народных сборников традиционной испанской поэзии и песен на разных наречиях. Иберийские торговцы часто исполняли свои баллады под музыку, чтобы те лучше продавались.
Из Испании бульварная литература и традиционные сборники баллад попали в южноамериканские колонии, благодаря чему австралийский путешественник Питер Робб испытал фантасмагорический скачок во времени, о котором рассказывается в его книге «Смерть в Бразилии» (A Death in Brazil), вышедшей в свет в 2004 году. Однажды в старом колониальном городе Ресифи в Бразилии он увидел, как какой-то мужчина исполнял балладу под аккомпанемент гитары, подсоединенной проводом к автомобильному аккумулятору. Вокруг него на продажу были разложены различные сборники рассказов и баллад. Робб купил историю о девушке, превратившейся в змею. Поразительно, но некий бразильский печатник продолжал издавать эту сказку о водяной нимфе Мелюзине – сказку, которую европейские печатные станки штамповали еще с XV века и которая уходит корнями глубоко в универсальные основы мифа. Сэр Вальтер Скотт слышал, как ее исполняли под музыку шотландские книгоноши, затем ей было суждено найти новую жизнь в произведении Гёте, Мендельсон положил ее на музыку, а теперь отсылки к ней проскальзывают даже в видеоиграх.
Хотя странствующие книготорговцы, похоже, ушли в прошлое, их двоюродные братья – владельцы рыночных прилавков – живут и процветают по всему миру. Широкий тротуар рядом с фонтаном Флора в индийском городе Мумбаи служит великолепным пристанищем для самого оживленного книжного развала, который когда-либо существовал на свете. Неподалеку от шумной транспортной развязки выстроились в ряд шаткие стопки книг, похожие на небоскребы Манхэттена: офисные сотрудники покупают «Фрикономику»
[102], студенты – Достоевского, а туристы с рюкзаками за спиной обменивают уже прочитанные книги на новые. Местный репортер поражался умению покупателей «погружаться в мир чернил и бумаги, позабыв обо всем, и создавать собственную библиотеку, где царит тишина» – прямо как мистер Бранлоу из «Приключений Оливера Твиста», только сто пятьдесят лет спустя и на другой стороне земного шара.
