Чем бы ни была для нас библиотека, в своем воображении мы жаждем там оказаться. Каждый из нас понимает, что является чем-то большим, чем просто человеком, живущим здесь и сейчас, носящим данное ему имя. Мы – продукт странствий и великих переселений, мы говорим на многоязычном наречии оккупантов. Неудивительно, что нас мучает невыносимая жажда историй и что периодически нам хочется пуститься в скитания подобно австралийским аборигенам, которые отправляются в ритуальное бродяжничество
[111] (walkabout). Мы знаем, что деревья связаны между собой и поддерживают друг друга посредством подземных мицелиальных нитей, а каждый новый прорыв в нейробиологии или в изучении экосистем раз за разом демонстрирует нам, насколько все взаимосвязано.
Мы непроизвольно тянемся друг к другу в своем воображении, пересекая океаны и столетия. В библиотеке мы чувствуем себя более цельными, потому что каждый из нас внутренне питает веру в то, что «один в поле не воин». Библиотека – это сон о взаимосвязи всего сущего. Идеи, разом привидевшиеся множеству людей, воплощаются в жизнь. Пол Фасселл
[112] в своем эпохальном труде «Великая война и современная память» продемонстрировал, как некогда мы сами навлекли на себя зловещий пожар войны, предсказав его в романах и эссе. Пол Дэвис
[113] объясняет то же самое на языке квантовой физики: поскольку число параллельных вселенных бесконечно, все, что можно вообразить, способно произойти, а идеи, которые часто рождаются в воображении, с точки зрения математики с большой долей вероятности воплощаются в жизнь. Итак, мы на протяжении тысяч лет представляли себе вселенскую библиотеку и наконец-таки произвели на свет интернет – Александрийскую библиотеку, существующую в эфире.
Древние библиотеки
На протяжении большей части истории человечества (в первую очередь в западной цивилизации) Александрийская библиотека представляла собой первичный библиотечный миф – многочисленные библиотечные легенды связаны именно с ее историей. Всеобъемлющая, исчерпывающая и трагически сожженная то ли римлянами, то ли арабами, то ли евреями (в зависимости от того, какие настроения царят на западе). Вышедший на экраны в 2019 году фильм «Агора» с Рэйчел Вайс в главной роли открыл новую главу в долгой истории нашего траура по этой библиотеке и восхищения ею. Рассказ о том, что Гомер явился Александру Македонскому во сне и подсказал место, где надлежало возвести город Александрию, делает эту легенду еще более пленительной. Она воплощает в себе представление о хранилище древней мудрости. Это образ первой настоящей библиотеки.
Как это ни парадоксально, но Александрийская библиотека могла и не существовать в том виде, в каком мы ее себе представляем, и нет никаких доказательств того, что она сгорела. Настоящая библиотека, находившаяся в древнем шумерском городе Ур (в ходе раскопок там были обнаружены тысячи глиняных табличек), имеет больше оснований претендовать на звание протобиблиотеки, чем Александрийская. Можно даже сказать, что библиотека в городе Ур – это и есть подлинная протобиблиотека. Безусловно, Александрия отличалась выдающейся академической школой и всегда была многонациональным городом, «плавильным котлом» культур, где смешивались египетский и классический средиземноморский подход к познанию, однако ее библиотечный миф куда значительнее, чем ее история.
Вся эта неопределенность вокруг легенды об Александрийской библиотеке лишь добавляет ей значимости. Как писала в 2015 году классицист Эдит Холл, «миф порой оказывается более плодовитым, нежели реальность».
Александрия – это глоток свежего воздуха, дарящий вдохновение. Представление о бескрайнем хранилище знаний – это полная противоположность библиотеки старого скучного педанта, преподобного Эдварда Кейсобона из романа «Мидлмарч», посвятившего себя патриархальной цели создать синкретичную христианскую теорию, объединяющую все мифологии. Книжная коллекция Александрии – это до сих пор некий идеал, дарящий свободу, глобальный, разнообразный и целостный. Будь у нас больше информации о ней, этот идеал стал бы узок и его стало бы слишком просто использовать в своих целях. Возможно, широкая публика о нем и вовсе не знала бы, как не знает о потрясающей библиотеке в средневековом испанском городе Кордова, находившемся под властью арабов, где хранилось около 400 000 томов, или о самой древней действующей библиотеке в мире, которая была основана в 859 году женщиной по имени Фатима аль-Фихри в городе Фес на территории современного Марокко.
Любой из нас внутренне нуждается во всеобъемлющей библиотеке, хранящей все многообразие знаний. В исламском мире эту роль исполняет Дом мудрости, или прославленная библиотека Байт аль-хикма в Багдаде, основанная халифом Харуном ар-Рашидом, образ которого фигурирует в «Тысяче и одной ночи». Что может быть более захватывающим, чем библиотека, которую основал книжный персонаж – тот самый, историями о котором зачитывались самые разные западные писатели и поэты от Теннисона до Йейтса? Эта библиотека и впрямь существовала в эпоху Харуна, в золотой век ислама, когда Багдад, подобно Александрии, был выдающимся, передовым международным центром познания. Одна замечательная арабская присказка гласит: «Что пишут в Каире, то публикуют в Бейруте, а читают в Багдаде».
Вопрос о том, действительно ли Харун самолично основал Дом мудрости, с культурной точки зрения не так важен, как тот факт, что это было ему под силу. В этом же ключе можно взглянуть и на следующую ситуацию: однажды я услышал спор двух историков о том, правда ли, что Черчилль приказал британским войскам открыть огонь по бастующим уэльским шахтерам в Тонипанди, и тот, что был настроен против премьер-министра, положил конец дискуссии следующими словами: «Послушайте, мне все равно, сделал он это или нет… но он из тех, кто мог бы так поступить». Аналогичным образом, когда востоковед эпохи регентства Джон Малькольм
[114] путешествовал по Персии, собирая материал для своего труда по истории, он спустя какое-то время осознал, что местные сообщали ему смесь фактов и выдумки. Более того, он понял, что разница между этими вещами ровным счетом ничего для них не значила. В древнем Иране первостепенное значение имела ценность истории для одухотворяющего коллективного сознания. Эту странную идею об историчности мифов отстаивал Гилберт Кит Честертон: «В преданиях больше историчности, чем в фактах, ведь они заключают в себе историю тысяч людей, а не одного». Так что долой халифа аль-Мамуна, который, скорее всего, был истинным основателем Дома мудрости, и забудем о тридцати шести других крупнейших библиотеках средневекового Багдада. Вместо этого давайте полной грудью, словно аромат благовоний, вдохнем дух мифа.
