Будь правда о создателе десятичной классификации достоянием общественности, библиотеки отказались бы от нее куда быстрее. На титульном листе моего потрепанного экземпляра биографии Дьюи из бывшей библиотеки Панама-Сити стоит жирная красная печать с надписью «СПИСАНО» – метко сказано. Должно быть, восхищение Мелвилом Дьюи было связано с приписываемым ему колоссальным достижением – изобретением ДКД. Еще в 1577 году мадридский придворный библиотекарь Ариас Монтано попытался создать универсальный каталог, включавший шестьдесят четыре предметные области, все ярлыки были подписаны им вручную. Однако система оказалась столь сложна, что разобраться в этой классификации было под силу лишь самому Монтано. Когда королевский секретарь Антонио Грасьян попытался отыскать с ее помощью какую-то книгу, ему вспомнился «описанный Гесиодом изначальный Хаос», но Монтано был слишком занят аскетическими практиками и сочинением религиозной поэзии, чтобы беспокоиться о мнении Грасьяна. Едва ли можно сказать, что ситуация изменилась в 1855 году, когда приехал библиотекарь Британского музея Фредерик Мэдден. Гигантская библиотека не стала более доступной: она была открыта всего три дня в неделю, исключая дни памяти святых. Внутри Мэдден обнаружил лишь «невежественного монаха», выполнявшего обязанности библиотекаря. Как бы ужасно это ни звучало, но в 1935 году, когда в библиотеке уже работали профессиональные библиотекари, Франко «методично расстрелял» весь коллектив сотрудников.
Некоторые полагают, что Дьюи так же повлиял на хранение знаний, как цифровизация – на развитие звукозаписи: появилась система кодирования при помощи цифр, ставшая математическим посредником между идеями и их аудиторией. В ней нашло отражение маниакальное желание Дьюи доминировать над другими людьми. Цифра 10 была для него путеводной звездой. Он расставлял банки на кухне матери рядами по десять штук, спал по десять часов и предпочитал писать письма длиной в десять страниц. Склонный к левополушарному мышлению, он интересовался языками и свойствами линейных систем. Когда ему было двадцать с небольшим, он начал писать сокращенным, упрощенным до уровня фонетики, похожим на речь ребенка языком, высокомерно полагая, что вскоре его метод приживется по всему миру. Читая его заметки, трудно не выйти из себя – к примеру: «Замичатильный вит с крльца». В более поздние годы он утверждал, что идея десятичной классификации пришла к нему однажды в церкви во время проповеди: «Я фскачил и чуть ни васкликнул – эврика!» На самом деле, как отметил один из его многочисленных недругов Эйнсворт Споффорд, директор Библиотеки Конгресса, Дьюи позаимствовал эту идею у Натаниела Шертлеффа, бостонского библиотекаря, который еще в 1856 году самостоятельно опубликовал труд «Десятичная система организации и администрирования библиотек» (A Decimal System for the Arrangement and Administration of Libraries). (Шертлефф, еще один человек с левополушарным типом мышления, был одержим страстью к систематизации и устранению несовершенств. Он сыграл не последнюю роль в деятельности тайного общества, стремившегося избавить США от иммигрантов и католиков. Своей цели члены этого общества пытались достичь, вымазывая священников в смоле и перьях.) В моем потрепанном экземпляре биографии Дьюи выдвинутое Споффордом обвинение вынесено в сноску – биограф Уэйн Виганд доблестно старается нарисовать образ сколько-нибудь достойного человека. Правда, в конце концов он вынужден признать, что его герой «то и дело проявлял лицемерие».
В 1878 году «безудержное ликование» охватило Колумбийский колледж (ныне Колумбийский университет): именно тогда Дьюи оставил пост университетского библиотекаря. Будучи убежденным протестантом, Дьюи, начав работать в государственной библиотечной службе Нью-Йорка, учредил должность старшего библиотечного инспектора, дабы поощрять лишь чтение той литературы, что наставляет на путь к искуплению: к примеру, выдавать на руки женщинам издания «Декамерона» запрещалось. Тлетворное влияние Дьюи усилилось, когда он стал одним из основателей Американской библиотечной ассоциации. В 1894 году местом проведения ежегодной конференции этой ассоциации стал принадлежащий ему загородный курорт Лейк-Плэсид. Мелвил Дьюи и его жена Энни приобрели это поместье с прилегающей территорией площадью более 40 гектаров, на которых располагались богоугодная библиотека, ферма, поля для гольфа и озеро, чтобы кататься на лодках. Там они могли оберегать и превозносить «благочестие семейной жизни».
Правилами курорта предписывалось участие в хоровом пении гимнов, а «богохульство и пошлости» считались недопустимыми, поэтому танцевать обнявшись было запрещено, женщинам надлежало садиться на лошадь боком и возбранялось курить на людях. Когда Дьюи увидел в списке гостей фамилию одного профессора из Корнеллского университета, ему пришлось с сожалением сообщить тому, что в отеле действует правило «никаких евреев». Как и в тот раз, когда он велел Альберту Харрису, ньюйоркцу еврейского происхождения, отменить забронированный в отеле отпуск с семьей, Дьюи всегда избегал говорить правду о том, что он сам был автором этого правила, и с сожалением сообщал, что его нарушение может оскорбить других гостей. Афроамериканцам разрешалось находиться исключительно в комнатах для прислуги, а представителям рабочего класса вход на территорию отеля был заказан, как и кубинцам или «нуворишам», которые могли проявить «недостаток благовоспитанности». Уму непостижимо, какая атмосфера царила на этом курорте. Есть одна сделанная там фотография Дьюи, где он с ног до головы одет в кожу («Вероятно, этот костюм предназначался для какого-то мероприятия», – невинно и несколько отчаянно предполагает его биограф Виганд).
В основе упомянутой выше процедуры отбора гостей лежали гениальные способности Дьюи к систематизации. В сущности, он изобрел некое подобие десятичной классификации для людей: посетители распределялись на группы, начиная с категории А, куда входили отвечавшие всем требованиям белые англосаксонские протестанты, и заканчивая категорией С (возможен допуск к посещению после дополнительной проверки), также была категория D (определенно требуется навести более подробные справки) и Е, включавшая тех, кому вход в поместье был запрещен.
Правило «никаких евреев», действовавшее на курорте Дьюи, существовало вплоть до 1930-х годов, несмотря на неоднократные требования его упразднить со стороны еврейской общины Нью-Йорка, членов которой, в частности, возмущало, что подобные взгляды разделяет сотрудник муниципальной библиотеки. В 1930 году прагматичный Дьюи назвал «очередные еврейские нападки» на его правила превосходной рекламой своего курорта. В рамках этой маркетинговой кампании он даже пригласил к себе домой (заметьте – не на курорт) лидера движения за права чернокожих Букера Вашингтона.
Решение Дьюи уйти с государственной службы в конце концов оказалось обусловлено его бестактным поведением по отношению к женщинам. Еще в начале 1900-х женщинам приходилось терпеть непрошеные ухаживания с его стороны, однако высокое общественное положение и самоуверенность делали его неуязвимым. К 1930-м годам как минимум девять библиотекарей проявили смелость, выдвинув против него публичные обвинения. Похоже, что Дьюи позволял себе отнюдь не только неподобающие прикосновения: все потерпевшие были либо слишком благовоспитанны, либо чересчур оберегали свою личную жизнь, но никто из них не решался подробно описывать произошедшее, за исключением одной женщины, упомянувшей о «порочности и сексуальной безнравственности, являющихся преступлением с точки зрения закона». В разговоре со следователями она заявила: «Он человек по природе лживый».
