При отборе произведений для своей коллекции, которая насчитывает около 100 000 томов, Марка Антуана больше беспокоило содержание, чем красота переплетов. Свои цели он излагал следующим образом: «Исследование прогресса Человеческого Духа, в том числе допущенных ошибок, а также изучение истории – таковы основные предметы, заслуживающие внимания человека, решившего собрать библиотеку». Считая необходимым учесть ошибки прошлого, он, как и Пипс, собирал и сохранял для будущего историографии некоторые по-настоящему экзотические труды, разыскивая их с помощью посредников по всей Европе. В Англии его поставщиком был великий библиофил Хорас Уолпол
[140]. Помимо изданий Кекстона
[141], первых экземпляров Чосера и Шекспира, он также собрал немало произведений восточной литературы, издания хорватской поэзии, забытые рыцарские романы, жизнеописание Христа на китайском и исчерпывающий труд о пуповине Христа, которая, как многим будет любопытно узнать, хранится во Франции, в небольшой церквушке неподалеку от города Реймс.
Маркиз расширил свою коллекцию, выкупив богатое собрание, принадлежавшее герцогу де Лавальеру – одному из величайших книгочеев Франции времен Старого порядка
[142]. В этой книге по праву превозносится простой люд, читавший, невзирая на жизненные невзгоды. Однако с неменьшими трудностями сталкивались и представители привилегированных сословий. Подобно де Польми, герцогу де Лавальеру была предопределена карьера на государственной службе. В девятнадцать лет он получил звание полковника пехотного полка, а следом – должность губернатора провинции, капитана охоты и великого сокольничего, а когда любовница короля назначила его директором королевского театра, он не счел возможным отказаться. Несмотря на все это, его любовь к книгам не ослабевала, компании чиновников он предпочитал общение с писателями, такими как Вольтер и Дидро. Привычка герцога скупать целые библиотеки и избавляться от дубликатов менее ценных изданий заставила одного французского писателя поставить ему диагноз boulimie bibliophagique – «библиофагическая булимия». По словам библиотекаря герцога, аббата Рива, де Лавальер на протяжении нескольких лет ежегодно продавал по 20 000 книг.
В отличие от некоторых коллекционеров, которые занимаются этим лишь для того, чтобы потешить свое самолюбие, де Польми был ненасытным читателем и прочел «почти все» свои книги. Во многих остались его пометки. К несчастью, две начатые им монументальные библиографии, одна из которых включает шестнадцать томов, а вторая – семьдесят, так и не были закончены. Он «неизменно демонстрировал благовоспитанность», а лежа на смертном одре, смог сказать своей дочери, что «не совершил ни одного бесчестного поступка, за который мог бы себя упрекнуть» – уверенность, которой могут похвастаться немногие политики.
В 1789 году толпа, хлынувшая из Бастилии, направилась к библиотеке Арсенала, но привратник спешно переоделся и заверил восставших, что это здание не имеет никакого отношения к аристократии. Каким бы неправдоподобным это ни казалось, они не стали громить библиотеку.
Хотя де Польми хотел, чтобы библиотека была бесплатной, его желание не сбылось. Сегодня она является частью Национальной библиотеки Франции, и на сайте Арсенала (там же, где приводится ее главное кредо – обеспечить «доступ всем желающим») читателям рекомендуется приобрести «культурный пропуск» за 20 евро (для госслужащих вход бесплатный).
«Левиафан от мира книжных коллекционеров»
Живший в XIX столетии автор восьмисотстраничной «Библиомании»
[143] дал упомянутое в заголовке прозвище сыну Томаса Роулинсона, державшего трактир «Митра» на улице Фенчерч-стрит. Томас женился на Мэри – дочери владельца пивной «Дьявол» на улице Стрэнд. Их первенец, которого тоже назвали Томас (ум. 1725), стал тем самым знаменитым библиофилом. Поначалу родители уговаривали его стать адвокатом, однако он обнаружил, что его интерес к этому делу был «минимален». Ему по душе были книги, они дарили ему веру в то, что именно в них таится возможность избежать ошибок прошлого – об этом чувстве не раз говорили многие коллекционеры. По словам молодого Томаса, его эпоха нуждалась в «блюстителях добродетели», поэтому он счел своим долгом стать «приемным отцом осиротевших книг». В этой фразе есть нечто от Борхеса или Зебальда, беспокоившихся об «осиротевших фактах». Его дед, престарелый отец Мэри и владелец «Дьявола», питавший слабость к Томасу и его идеализму, назначил ему пожизненное пособие, которое тот мог тратить исключительно на покупку книг.
Интерес молодого Томаса к коллекционированию задал тон всей его жизни. Вскоре он накупил столько книг, что ими оказались забиты все его комнаты в трактире «У Грея», а ему самому приходилось спать в проходе между ними, поэтому вскоре он переехал в более непритязательную квартиру на улице Олдерсгейт-стрит и стал часто захаживать в местное кафе. Там он познакомился со своей будущей женой Эми Фрюин, которую мы сейчас назвали бы баристой. Слова его друзей, критически отзывавшихся о ее «сомнительной репутации», похоже, были обыкновенным проявлением снобизма. Из-за постоянных трат на книги Томас погряз в долгах, а авантюрное вложение в торговую Компанию Южных морей дорого ему обошлось, когда созданная при поддержке государства финансовая пирамида рухнула. Он умер банкротом в возрасте сорока четырех лет. Однако конец у этой истории счастливый или, по крайней мере, оправдывающий беззаветную веру коллекционера в книги.
Кроме Томаса, у его отца было еще четырнадцать детей, и восьмой, Ричард (ум. 1755), отличался неменьшим пристрастием к книгам и чувствовал, что ему предначертано принести обществу пользу в роли библиотекаря. Времена были смутные: национальное сознание разрывали гражданские конфликты с участием якобитов, а война на два фронта с Испанией и Пруссией лишь подливала масла в огонь. Вопрос об отношениях с Европой расколол Великобританию пополам. С помощью книг, писал Ричард, «мы должны принести пользу будущим поколениям в этот неблагодарный век». Сделав своим личным девизом фразу «Я собираю, я сохраняю», он не только путешествовал по Европе, подкарауливая ценные находки на аукционах, но и прочесывал лондонские продуктовые и бакалейные лавки, разыскивая книги, пущенные на бумагу для выпечки и обертки для свеч. Никто из тогдашних госслужащих или историков этого не делал.
