Ведя подрывную деятельность не хуже пиратов, букинисты напоминали их и в других аспектах. Они были открыты всем ветрам. Постоянным клиентом букинистов XIX века был Поль Лакруа
[228]. Питая слабость к подпольному Парижу, он заметил: «Букинист, подобно своим книгам, вынужден терпеть все невзгоды и капризы природы: палящее солнце, порывистый ветер, монотонный дождь». Букинисты, точно моряки, могли определять погоду, глядя на небо; парижане нередко обращались к ним за прогнозом. Как и пираты, декларировавшие свою внесоциальную идентичность, нося серьги и цветистые одежды, букинисты Сены обоих полов одевались с эксцентричным щегольством и эпатажностью, которые по сей день присущи многим представителям этой профессии.
Психогеография рек, их изменчивость влияет на образ жизни тех, кто обитает на их берегах. В 1908 году путешественник Эдвард Верралл Лукас задался вопросом, почему, в отличие от Сены, берега Темзы никогда не привечали книготорговцев. Старик Темза, как порой называют главную реку британской столицы, ассоциируется у англичан с мужским родом, он величав и меланхоличен – это сумеречный, ночной поток. Став дорогой к империи, эта река вобрала в себя всю конрадовскую мрачность
[229]. Брутальный зубчатый Тауэрский мост невозможно представить на Сене. Сена несет в себе женское начало – она названа в честь кельтской богини Секваны, глубоко почитаемой римлянами, которые воздвигли храм у ее истоков. Сена – река света и творческого начала, как и город, через который она течет. Влюбленные и жадные до книг читатели, рыщущие в поисках нового чтива, кажутся на Сене естественным явлением.
Октав Юзанн, которого мы уже упоминали ранее, был чудаковатым декадентом, который тесно общался с букинистами. Позвольте ему сопроводить вас к реке. Он расскажет вам о Голландре, бывшем железнодорожнике, носившем форму Национальной компании французских железных дорог; о высоком и преуспевающем Риго, известном своим зычным голосом, черной охотничьей шляпой, как у Шерлока Холмса, и полным отказом иметь дело с «нынешними книгами». Он расскажет вам о бывшем солдате республиканской гвардии по имени Кореонне, который выставляет свои книги в безупречном порядке на прилавке в форме маленькой крепости; о Шевалье, который бросил работу официантом, решив, что уже слишком стар, чтобы убирать со столов; его дочь была настоящим мозговым центром книжной лавки, отвечая за закупку, выкладку книг и все серьезные переговоры. Кажется, никто не знал истории высокого трясущегося Вэссе, однако его очень любили и ласково называли «мешком с костями». В целом Юзанн пришел к выводу, что книготорговцы заботились друг о друге. К примеру, один мог нередко присматривать сразу за тремя лотками, если их владельцам приходилось отлучиться по делам или заскочить зимой в один из многочисленных баров по соседству на глоток согревающего куантро.
Старик Деба отличался глубочайшими познаниями, которые прежде всего касались «великой эпохи» – XVIII века. Открыто выступая против правительства, каким бы оно ни было, он резко критиковал священников, полицию и некоторых постоянных клиентов, включая Виктора Гюго – по его словам, «того еще болтуна». Деба выглядел абсолютно счастливым, этот маленький человек, сидя на скамеечке с банкой клея, латал порванные книги своей любимой эпохи. Анатоль Франс, ныне позабытый писатель, которым в свое время восхищались Оруэлл и Пруст, заметил удовлетворение в глазах Деба, когда назвал старика «художником и философом». Деба торговал книгами шестьдесят лет. Убитый горем после смерти жены, он умер суровой зимой 1893 года. А вот торговцу Росезу погодные условия, казалось, шли только на пользу: он продавал книги до 83 лет, начав этим заниматься, чтобы заработать на табак, когда его жена заявила ему, что доходов от магазина канцтоваров на эту пагубную привычку не хватит. Малори родом из Нормандии проработал шестьдесят два года, пока ему не исполнилось 82, – ему удавалось оставаться молодым, каждый день ведя беседы с писателями вроде Юзанна («в солнечные дни я частенько целый час болтал с этим хорошим человеком») и многими другими, ценившими его дар пародирования.
Изобразить одного из коллег Малори было нетрудно: низкорослый, напыщенный толстяк Мейнар имел аристократические замашки и хвастался дружескими связями с парламентариями правого крыла. Он имел привычку расстилать большой персидский ковер перед своим прилавком и всячески подчеркивал, что был не просто каким-то букинистом или лавочником, но настоящим книготорговцем. За ним закрепилось прозвище «Барон». Старик Шарлье чудил еще больше: ежедневно он пополнял прилавок новыми книгами, при этом внимательно следил за покупателями и рявкал «Не трогать!», если те, по его мнению, собирались посмотреть какую-то книгу. Его высокомерие было роскошью, которую он мог себе позволить, получая доход таинственного происхождения в размере 6000 франков в год.
Прилавок Лекривена таил другие сюрпризы: «Дыхания продавца было достаточно, чтобы одурманить целую Овернь». К полудню он, как правило, уже был сильно навеселе и продавал свой товар дешевле, жизнерадостно болтая с покупателями. К Инару и его прилавку подходили немногие. Когда-то он был цирюльником на американском Диком Западе:
Он был одет в зловонные тряпки. Питался исключительно хлебом и чесноком, игнорировал любые правила гигиены и со временем превратился в движущуюся массу паразитов, в которой его невоздержанная душа, казалось, нашла себе подходящее вместилище.
Неподалеку расположился торговец иного рода – молодой, вечно жизнерадостный Ракен, свободно владевший древнегреческим и предлагавший впечатляющий ассортимент книг эпохи Возрождения и инкунабул. По всей видимости, над ним шефствовал книготорговец-старожил Ашентр, научный редактор и издатель Горация и других античных классиков, который, по наблюдениям Юзанна, лишь тихо улыбался себе под нос, когда покупатель просил один из его переводов. Какой резкий контраст с деревенским книготорговцем Лекийе, который мало что знал о книгах, но безошибочно определял их цену «по виду и запаху».
Конфе со своими книгами размещался на одном и том же месте – около стоянки такси у Парижского монетного двора – вот уже пятнадцать лет. Этот человек с выпученными глазами за стеклами массивных очков в серебряной оправе и с жесткими длинными волосами сидел там вместе со своей «не менее эффектной» женой и слегка сумасшедшим пуделем. Буше, бывший юрист, который подался в книготорговцы из любви к книгам, вместе с женой Мими поддерживали безукоризненный порядок на своем прилавке. Как новичку ему любезно помогали ветераны профессии – такие, как старомодный и седовласый Росселен, носивший крестьянские клоги, массивные голубые очки и пальто поверх свободной белой рубахи с жабо.
«Старая гвардия» с некоторым скептицизмом отнеслась к новаторской идее книготорговца Делайе торговать с наступлением темноты при свете керосиновых ламп. И неудивительно, ведь в те дни, когда Париж мог похвастаться огромным разнообразием насекомых, разные мотыльки и комары быстро превращали работу в сущий кошмар.
