Левое полушарие отвечает за речь и порядок, а правое служит источником историй, которые человек может рассказать с помощью языка. Книготорговцы Сены сами по себе были сказочными персонажами, засорявшими утилитарный язык капиталистической архитектуры. Назревший конфликт был как коммерческим, так и философским. Барон Осман хотел четких и прямолинейных историй, подобно тому как четко и прямолинейно он планировал дома на новых улицах. Он предложил своему близкому другу, императору Наполеону III, переместить букинистов на рыночную площадь, создав там своего рода библиографический центр наподобие современного Arndale Centre
[233]. Так с них получилось бы взимать более высокую арендную плату. Трудно представить, чтобы люди вроде радикально настроенного Шанморю, ученого Ракена и невоздержанного Инара перебрались на новое место. Один парижский библиотекарь и коллекционер редких обложек того времени внес свою лепту: «На берегу, вдоль причалов дела обстоят хуже некуда – там прохожим попадается лишь разный хлам и объедки литературы… [букинисты] оскверняют само понятие книги».
По счастью, уже знакомый нам Поль Лакруа был доверенным лицом императора и убедил его лично взглянуть на книготорговцев на Сене. Лакруа вызвался сам сопровождать его императорское величество. Не все книготорговцы вели себя безупречно во время королевского визита. Старый радикал отец Фуа был занят тем, что вырывал из книги страницы и кидал их в печь. Когда император осведомился, что за бесполезную книгу постигла такая участь, Фуа безмолвно протянул ему обложку, на которой красовалось: «Завоевания и победы Франции». Тем не менее этого посещения оказалось достаточно, чтобы Наполеон III отверг план Османа и спас букинистов. Юзанн говорил, что в старые времена, около 1880 года, «старый добрый Лакруа со смаком рассказывал эту историю, когда вечер подходил к концу, и слушать его было одно удовольствие». Здание, которое когда-то планировали отдать букинистам, теперь превратили в автовокзал.
Высокомерие Османа не осталось безнаказанным: памфлет, который наверняка разлетался у реки как горячие пирожки, начинался с нападок на барона, по милости которого у Парижа образовался долг 400 миллионов франков. Репутация барона треснула и развалилась на куски, словно фигурка из папье-маше, когда пресса обнародовала информацию о двух его любовницах – балерине и оперной певице. В 1870 году Наполеон после двухчасовой беседы официально отстранил барона от дел.
К 1888 году владельцы книжных лотков получили возможность за фиксированную плату оставлять свой товар на ночь в крепившихся к парапету ящиках, правда при соблюдении определенных условий: ящики должны быть определенного размера и выкрашены в зеленый цвет.
В этот период на рубеже веков у книжных развалов часто можно было встретить путешественника и писателя Ксавье Мармье. Его занимал малоизученный фольклор и итальянская литература. Он был вежлив и добросердечен, а о его щедром отношении к попрошайкам и о специальном пальто для покупки книг, карманы которого были «глубокими, словно мешки», чтобы вместить все покупки, ходили легенды. В завещании Мармье скрывался сюрприз:
В память о счастливых часах, которые я провел среди книготорговцев на берегах реки – а эти моменты были для меня одними из самых приятных в жизни, – я завещаю определенную сумму, чтобы эти славные малые закатили пирушку и весело провели час-другой, вспоминая обо мне.
На ужин, начавшийся с охлажденного шампанского, а закончившийся кофе с коньяком, собрались мужчины и женщины – всего 95 книготорговцев.
XX век таил новые трудности. Во время оккупации нацисты зорко следили за книжными лавками. Магазин Shakespeare and Company был закрыт, а в лавке W. H. Smith на улице Риволи работали сотрудники гестапо (только представьте, какое там было обслуживание), которые быстро заполнили витрины нацистской литературой. Букинистов не воспринимали всерьез, а ведь есть несколько фотографий, на которых немецкие солдаты изучают ассортимент лотков, даже не догадываясь об огромном числе участников движения Сопротивления среди книготорговцев Сены, которые, рискуя жизнью, передавали вложенные в книги зашифрованные сообщения.
В 1960-е возникла очередная угроза: бывший менеджер банка, президент Жорж Помпиду отдал распоряжение построить скоростные автомагистрали вдоль берегов Сены (на одной из них в автокатастрофе разбилась принцесса Диана). Сегодня его заявление «Париж должен привыкнуть к автомобилям» в ответ на многочисленные протесты может показаться невежественным. Действительно, с тех пор эти скоростные автомагистрали были частично демонтированы. Другой президент, в прошлом борец Сопротивления, Франсуа Миттеран был частым гостем на книжных развалах.
А как обстоят дела сегодня? Несмотря на растущее количество прилавков с сувенирами, на берегах Сены по-прежнему торгует более 200 букинистов. Волшебные открытия продолжают происходить здесь по сей день: например, американская писательница Энн Пэрриш нашла здесь книгу «Джек Фрост и другие сказки» (Jack Frost and Other Tales), которую ей читали на ночь, когда она была маленькой, и все благодаря надписи, сделанной ею на обложке еще в детстве. Каким-то образом книга из Колорадо попала на берега Сены.
У богини Секваны есть как минимум два повода улыбнуться: в 2009 году в воды реки, названной в ее честь, вернулся атлантический лосось, а организация ЮНЕСКО на момент написания этих строк объявила книжные развалы на берегу Сены объектом Всемирного наследия, признав их мировую культурную ценность.
11
Почему Венеция?
Святым покровителем книготорговцев считается Иоанн Божий, довольно назойливый распространитель религиозных трактатов, склонный к самобичеванию. Куда более вдохновляющим примером был бы малоизвестный венецианский монах Паоло Сарпи, героически защищавший книготорговцев от инквизиции в эпоху Возрождения в Венеции, этой «колыбели книгопечатания».
Венеция считалась старейшим среди книжных городов времен Ренессанса. И хотя вначале книгопечатание процветало в Германии, многие немецкие печатники вскоре перебрались в Венецию, или, как ее торжественно называли, Серениссиму. В 1480 году, когда печатная книга по меркам истории еще переживала пору младенчества, в Венеции жило 40 немецких наборщиков. Спустя двадцать лет по каналам разносились клацающие звуки 200 печатных станков, а книжных магазинов в городе насчитывалось несколько сотен.
Даже после упадка Венецианской республики в 1750 году в городе насчитывался 51 книжный магазин. Сегодня Венеция известна прежде всего благодаря архитектуре и атмосфере, а книжных лавок в городе осталось не более 20 – малоизвестная история города, в котором изготавливали и оберегали книги, легко стерлась из памяти. В действительности же Венеция была феей-крестной печатной книги.
Почему же все-таки Венеция? Здесь, в крупном центре морской торговли, жило множество состоятельных людей. В лучших традициях эпохи Возрождения они тратили деньги на вдохновленную классикой культуру. В городе давно существовала греческая колония, а также хранились внушительные коллекции греческих и латинских манускриптов, ожидавших печати. Венеция была многоязычным городом, радушно принимавшим представителей любых национальностей, что было непременным условием ее процветания. Следовательно, присущее эпохе Возрождения горячее желание заново открыть греческую и римскую классику могло быть удовлетворено исключительно здесь. Латинским владели многие, да и греческих наборщиков было предостаточно. Только представьте, какое возбуждение царило в зале, где Николя Жансон
[234], бывший серебряник Парижского монетного двора (а печатники в большинстве своем были бывшими серебряниками), руководил первой в истории печатью трудов Аристофана (ок. 446 – ок. 385 до н. э.) – «отца комедии».
