На полу стояла вода в несколько сантиметров. Освещение было ужасным. И там мы нашли множество коробок, в которых хранились замечательные, редчайшие книги.
Коллекцию приобрел Калифорнийский университет. Книготорговец Хаскелл Грубергер, в возрасте семи лет убедивший отца купить 5000 книг за 75 долларов в магазине, который ликвидировал свой ассортимент, собрал такую обширную коллекцию книг по социологии, что после закрытия его магазина Университет Макгилла приобрел у него 52 000 книг. Еще одним известным экспертом был Леон Крамер (1890–1962) из России. Он прибыл в Америку в 1912 году на маленьком пароходе – на путешествие на «Титанике» даже третьим классом у него не было денег – и брался за самую разную работу, играя в шахматы в Центральном парке, пока наконец не занялся книготорговлей. Он так глубоко изучил историю социализма и радикального движения, что его нередко цитировали в академических трудах по истории. На базе своего магазина он начал издавать первую в мире газету на идише. Сеймур Хакер еще ребенком в 1920-е годы научился зарабатывать на жизнь, перепродавая печатную продукцию, выброшенную в мусорные баки его соседями из Бронкса. Впоследствии магазин Хакера Hacker’s Art Books стал меккой для таких посетителей, как Джексон Поллок и Виллем де Кунинг.
Неуемное собирательство осиротевших книг явно противоречит сути практических пособий по расхламлению и скорее являлось некой формой психологической самозащиты для упомянутых выше книготорговцев. Выходцы из числа оборванцев и недавних переселенцев с радостью давали дом книгам, таким же потрепанным, как и они сами, которые бы больше никто не взял. Я наблюдал похожее поведение у собственного отца: рано осиротевший и всеми покинутый, он стал приемным сыном настоящей мегеры, ненавидевшей книги; чтобы как-то компенсировать трудное детство, он собрал тысячи книг – так много, что под их весом треснула фасадная стена нашего дома. В одной из комнат книги заполняли практически все пространство, оставляя лишь узкий проход. Стремление спасать и защищать книги заставляло его собирать даже издания-однодневки. В результате его коллекция, как и многие другие в Книжном ряду, включала множество ценных артефактов, которые ему удавалось раздобыть во время прогулок по Портобелло-роуд.
В Книжном ряду, где заправляли в основном евреи-иммигранты, не жаловали сортировку книг по алфавиту, зато с большим трепетом относились к книгам-однодневкам. Репортер газеты Village Voice уловил этот диковинный дух в магазине Уолтера Голдуотера. «Несмотря на очевидный хаос, – писал он, – есть в этом чудачестве некая организованность и упорядоченность», составляющие «сердце и душу» магазина.
Дьюи и Шартлефф, основоположники самой эффективной системы классификации книг, были ярыми антисемитами, резко выступавшими против иммиграции.
В лихие времена тe, кто классифицируют книги, могут начать классифицировать и людей. Ни для кого не секрет, что некоторый беспорядок в саду может пойти на пользу экосистеме. Иммигранты, жертвы истории, бережно хранят эту самую историю во всем ее разнообразии. По иронии судьбы иммигранты Книжного ряда внесли куда больший вклад в американское культурное наследие, чем Дьюи. «Организованное чудачество» гораздо точнее отражает наш способ мышления и принципы отбора книг, чем десятичная система классификации. Ежедневно у себя в магазине я вижу людей, мечтающих набрести на ту самую судьбоносную, не запрограммированную находку, именно поэтому посетители с неугасающей надеждой копаются в тележках с товарами по акции, жадно просматривают стопки с надписью «вернуть издателю» и даже заглядываются на покупки других клиентов в поисках того самого волшебного совпадения времени и случая. Короче говоря, все мы любим неожиданные судьбоносные покупки. В Нью-Йорке маленькие книжные лавки пронизывает иудейско-католический дух, в то время как в системе Дьюи и необъятной Библиотеке Конгресса живет доктринное пуританское наследие.
История одного еврея-беженца, выходца из царской России, прекрасно иллюстрирует потенциал того самого организованного чудачества нью-йоркских книготорговцев. Зеев Хомский перебрался в Нью-Йорк в 1913 году. Он не знал ни слова по-английски, однако его сын Ноам стал известным ньюйоркцем и красноречивым оппонентом политического status quo. Один историк города был убежден, что «Хомский куда больше полагался на книжные лавки на Четвертой авеню, где удавалось достать научную и радикальную литературу», ставшую его интеллектуальным проводником в профессии, чем на академические заведения.
Остается загадкой своенравное отношение торговцев Книжного ряда к посетителям. Это сочетание грубости и доброжелательности в первозданной, неотесанной форме, хотя про грубое отношение говорили куда чаще. Покупатели неизменно вспоминают Эйба Джеффена («неприятного маленького мужчину») и Сида Соломона («грубоватого и агрессивного»), Дженни Рабинович («непробиваемую, как броня… стоило попросить скидку, как она начинала метать гром и молнии»). Самую невероятную историю рассказывают о муже Дженни, Джордже Рабиновиче. Билл Вайнштейн долгие годы спрашивал его о книгах Джорджа Кунца (до той поры я тоже не слышал этого имени). Как-то в 1950 году Рабинович отправил его со служащим магазина в подвальное хранилище. В некоторых комнатах горели простые лампы, в других освещение полностью отсутствовало, однако везде было множество книг, включая целую коробку книг Кунца, покрытую слоем пыли. Разговор, произошедший уже наверху, когда Вайнштейн расплачивался за книги, многое может рассказать об атмосфере в Книжном ряду и его обитателях; он был слово в слово записан в более позднем интервью Вайнштейна:
Б. В. Господин Рабинович, вы мне нравитесь, вы производите впечатление очень приятного человека. Позвольте полюбопытствовать, сколько времени эти книги находились у вас с тех пор, как я рассказал вам, что уже много лет пытаюсь их отыскать?
Д. Р. Ну, лет десять, наверное.
Б. В. Так почему же тогда вы мне не говорили, что они у вас есть?
Д. Р. Некому было отвести вас вниз. Я сам уже не хожу по подвалам.
Б. В. Почему же вы просто не дали мне спуститься туда самому?
Д. Р. Я знал, что вы вернетесь.
Еще один посетитель вспоминал избирательность Элеанор Лоуенстейн в вопросе обслуживания клиентов. Ее метод чем-то напоминал характерный кивок Хамфри Богарта в Rick’s Café из фильма «Касабланка»:
Вы подходите к магазину и видите ее за прилавком сквозь закрытую дверь. Если, бросив на вас критический взгляд, она решала, что вы прошли проверку, она впускала вас внутрь; если же нет, она просто не обращала на вас внимания и продолжала заниматься своими делами.
К чему же все эти сложности? Казалось, книготорговцы перевернули философию розничной торговли с ног на голову. Однако происходило это потому, что они считали себя, подобно старейшинам индейцев кри, хранящими в памяти все истории своего племени, носителями шаманских знаний. Эта идея избранности сквозит и в «Бесконечной истории» Михаэля Энде, где главной целью книготорговца становится подбор определенных книг для конкретных людей в некой магической реальности.
