Элегантная Мари Ван дер Планк, в настоящее время – мать двоих детей, живущая в глуши Девона, – любила поспать во время перерывов. Чтобы не терять время и побыстрее найти темный уголок, она сворачивалась калачиком в шкафу за кассой на первом этаже. Достать новый рулон чековой ленты, не разбудив ее, было задачей не из легких. Правда, не менее сложно было успокоить клиентов, наблюдавших, как после перерыва она показывалась из шкафа со взъерошенной гривой черных волос и сонным «Кто следующий?».
Джон, любитель художественной литературы, имел обыкновение забегать по дороге в уютный подвальный книжный магазин Алана Хэнкокса, чтобы успеть поделиться новыми идеями. Как-то вместе с Аланом там побывал Уильям Голдинг. Именно стараниями Хэнкокса, который в 1960-х годах организовал встречу с секретарем городского совета и договорился пригласить известных людей в город, удалось спасти ныне крупнейший Литературный фестиваль Челтнема. Его задумка вполне удалась. В город с лекциями приехали такие величины, как У. Х. Оден, Тед Хьюз и Шеймас Хини. Хини в 1988 году во время своего выступления – сейчас эта запись хранится на кассете в архиве издательства Faber – назвал Хэнкокса величиной масштаба Йейтса, истинным «исполнителем воли читателя», однако на вылизанном сайте фестиваля об Алане нет ни слова. И хотя я сознательно отказался от чтения лекций на фестивале, я все же очень рад, что хоть здесь могу упомянуть всеми любимого и несправедливо забытого книготорговца.
Оригинальный культурный микроклимат в низинах Челтнема, окруженных известняковыми холмами, запечатлелся в моей памяти благодаря одному дню. Однажды Стилвелл решил устроить в магазине сразу два мероприятия: дегустацию эля и демонстрацию резьбы по дереву. Резчик был худ, бородат и рьян. Летящие из-под ножа деревянные щепки то и дело задевали одетых в жилеты поклонников пенного напитка, поэтому их одобрительные ахи и причмокивания по поводу очередного сорта эля прерывались вскриками боли.
Еще как-то раз мы проводили мероприятие по случаю выхода биографии валлийского актера Ричарда Бёртона авторства Мелвина Брэгга, и тот заметил, что магазин, если воспринимать его как в глобальном, так и в узком смысле, мог бы отражать дух времени и даже привносить в него нечто свое. Уже сменив место работы, я не раз вспоминал этот разговор.
В 1990 году я открыл книжный магазин Waterstones в Кентербери. Во время собеседования Тим Уотерстоун поинтересовался, почему он должен назначить на эту столь желанную для многих должность именно меня. В ту пору я был молод и неопытен и ответил: «Потому что я смогу по-настоящему встряхнуть Кентербери». На торжественное открытие пригласили Антонию Сьюзен Байетт, которая где-то умудрилась потерять свою перчатку; эта потеря превратилась в настоящую сагу. По словам ее биографа, у нее все превращается в сказку, и именно этот факт, по моему мнению, делает ее идеальной хозяйкой книжного магазина. Выдумки и байки отлично вписываются в атмосферу книжных магазинов. Подсознание, как и детское воображение, прекрасно это знает: после того как Филип Пулман выступил в кафе с презентацией книги «Северное сияние» из трилогии «Темные начала», мне снилось, как я спускаюсь в подвал магазина (который, как правило, во снах символизирует наше бессознательное) и обнаруживаю там облаченных в доспехи белых медведей, которые бродят среди покупателей, причем ни тех ни других это ничуть не смущает.
Двое детей научили меня, что книжные магазины не просто продают книги; они настолько заряжены энергетикой людей, отпускающих на волю свое воображение, что время от времени там «выстреливают» весьма занятные истории. В магазине в Кентербери у нас было две лошадки-качалки, которые я заказал в 1990 году у братьев Стивенсон – мастеров-изготовителей лошадок-качалок самой королевы. (Разумеется, я задал Тони Стивенсону тот же вопрос, что и он в свое время задал лакею, доставив большую лошадку-качалку в Виндзор: «Она сама на ней качается?» – да, или, во всяком случае, качалась.) Лошадки приносили чуть ли не самый большой доход в «копилку на мелкие расходы», хотя ничто не могло сравниться по полярности с археологическими раскопками под магазином, которые приоткрыли взору покупателей развалины римских бань. Это по-прежнему крупнейшая из находок в истории Waterstones. Девочкам больше всего нравились лошадки. Как правило, усевшись верхом, они начинали петь или вступали в серьезную беседу со своим молчаливым скакуном. Мне удалось подслушать причудливые фантазии одной девочки, которая рассказывала их своей младшей сестре на другой лошадке, пока та наконец не взглянула на нее с подозрением и не сказала: «Ну а вот это ты уже выдумываешь».
«Ну и что, – невозмутимо ответила фантазерка, – мы же в книжном магазине!»
Ничуть не смущаясь, сочиняла истории и Джоан Роулинг. Перед началом презентации второй книги о Гарри Поттере она воспользовалась телефоном книжного магазина – эпоха мобильных телефонов тогда еще не наступила, – чтобы прочитать своей шестилетней дочери Джессике только что выдуманную сказку на ночь.
Персонажи книг и те, кто отошел в мир иной, чувствуют себя в книжном магазине куда более живыми. Недавно к нам заглянул настоятель Кентерберийского собора, чтобы подобрать книгу по случаю похорон его сестры. Пока мы бродили по магазину, он сказал, словно самому себе и как будто его сестра все еще была жива: «Она бы обрадовалась Мэгги». Охвативший меня на мгновение страх, что он говорит о бывшем премьер-министре
[266], рассеялся, как только он направился к полке с книгами Джордж Элиот и начал трогать бумагу в двух изданиях «Мельницы на Флоссе» (оказалось, что под Мэгги настоятель имел в виду героиню Мэгги Талливер). В конце концов настоятель отдал предпочтение кремово-белой бумаге издания Оксфордского университета. Кипенно-белая бумага показалась ему для подобного случая слишком яркой и неуместной. Когда настоятель расплачивался, он заметил, что книжный магазин, как и храм, – это то место, куда человек может прийти за утешением и не бояться излишних расспросов, где он может найти это утешение или просто побродить в тишине, общаясь с высшими силами.
Есть одна история, которая случилась прошлой зимой, – о ней я еще никому не рассказывал, приберегая для страниц этой книги. Ее героиня не знаменитость: я даже не знаю, как ее зовут. Это произошло ничем не примечательным утром в прошлом месяце. Знаете, бывают такие дни, когда вдруг понимаешь, почему Китс сказал: «Я в смерть бывал мучительно влюблен»
[267]. Описанием точно такого же утра начинается роман «Моби Дик», когда Измаил с удивлением обнаруживает, что он «начал останавливаться перед вывесками гробовщиков и пристраиваться в хвосте каждой встречной похоронной процессии»
[268]. Читателю может показаться, что в этой главе я много говорю о смерти, однако я делаю это лишь потому, что она идет рука об руку с любовью. В книжных магазинах в избытке встречается и то и другое. В магазин-издательство City Lights в Сан-Франциско пришло письмо от покупательницы, в котором она признавалась, что, следуя воле отца, развеяла его прах по всему магазину, за самыми любимыми его книгами. А я использовал прах отца Лесли Маккей – он лежал в симпатичной тяжелой коробке, – чтобы подпирать книги по искусству в витрине магазина Slaney and McKay. Лесли была поражена, увидев это, однако признала, что и сама была озадачена, не зная, какое важное применение могла бы для него найти. За многие годы работы в книжном магазине я видел немало сердечных приступов. Одна посетительница, придя в сознание после инфаркта в разделе «Классика», взяла меня за руку, пока сотрудники скорой помощи везли ее на каталке к машине, и сказала: «Мне действительно очень нравится здесь… отличное место, чтобы уйти». Что же касается любви, книжные магазины – отличное место для перспективных встреч, а в книжном магазине Strand в Нью-Йорке так часто просят провести свадебную церемонию, что это стало устоявшейся практикой.
