Вернемся к моему меланхоличному утру. Оно заставило меня вспомнить слова Чарлза Уоттса «Да, жизнь». Однако вместо Уоттса в магазине появилась женщина высокого роста, с приятным энергичным обветренным лицом, в настоящей рабочей спецовке и начала просматривать книги в отделе «Поэзия». Хотя она была не слишком разговорчива, я узнал, что ей за пятьдесят, она работает инженером и дела идут своим чередом. У нее на шее висел прочный шнурок для бейджа – не просто какая-то хлипкая тесьма, какая бывает у ученых, а со специальным отделением для пропуска в места, где могла бы располагаться стартовая площадка космодрома или адронный коллайдер.
Ей нужно было помочь найти конкретное стихотворение о море, одно из стихотворений, которые ей читал когда-то ее покойный отец. Ей постоянно вспоминалась одна строчка о «седой колдунье», олицетворявшей море. Мы искали стихотворение в разных сборниках, и я предположил, что, может быть, она имеет в виду «Когда грузовозы сквозь мартовский бурный Ла-Манш идут, в прокопченные трубы дымя деловито»
[269] из «Грузов» Джона Мейсфилда, но она ответила: «Нет, погодите, я сейчас просматриваю «Морскую лихорадку». Оказалось, она действительно как бы проговаривала про себя все это стихотворение наизусть, в поисках той самой строчки о седой колдунье; ее отец словно бы записал ей на подкорку аудио с этими стихами. Тем временем я нашел стихотворение, которое она искала, – это была «Песня варяжских жен» Киплинга. Она повествует о женах викингов, ждущих дома своих мужей, которые оставили им лишь «шум весел», который «стихает, стихает». Рефрен стихотворения звучит так:
Разве удержит жена молодая
Близ очага и родимого края,
Если поманит Колдунья седая?
[270]Найдя стихотворение, я прочитал его вслух – оно недлинное, – и, хотя голос женщины не изменился, когда она благодарила меня, я увидел, подняв глаза от книги, что по ее лицу текут слезы.
Книготорговцы и покупатели
Книготорговцы – свободное племя, не принадлежащее ни к людям умственного, ни физического труда: каждый день они перевоплощаются из литераторов-интеллектуалов в кассиров, а порой – и довольно часто – в социальных работников. Набирая первую команду продавцов в Кентербери, я искал именно эту гибкость, легкую небрежность в знаниях и открытость к самым разным проявлением человеческой природы. И действительно: продавцу нужна изрядная стойкость и проницательность, чтобы учитывать в работе весь диапазон покупателей от компьютерного фаната до литературного сноба, от строителя, прошедшего обучение по регламенту поведения на площадке, до беженца, только что изучившего права и обязанности граждан, от поклонника романов до сахибов, одетых в дождевики от Barbour & Sons, которые вваливаются в магазин и с порога спрашивают: «Поможете?»
Когда я только открыл магазин в Кентербери, я нанял в отдел художественной литературы молодого выпускника университета. Он быстро освоился и начал вступать в продолжительные разговоры с большинством покупателей. Своим любопытством он напоминал мне Киплинга, который однажды в ожидании поезда потратил время с пользой, выяснив все о жизни носильщиков, кассира билетной кассы, начальника станции, оператора шлагбаума и работника сигнальной будки. Тим Уотерстоун составил целый рукописный отчет об этом любителе художественной литературы – его звали Дэвид Митчелл, – впрочем, такие отчеты он писал обо всех книготорговцах, которых встречал. Однако Тим не мог предугадать, что благодаря таким книгам, как «Облачный атлас», Митчеллу будет навсегда обеспечено место на полках магазинов Waterstones. Не поддающиеся классификации книги Митчелла, которые Рут бы точно разместила в отделе «Стиль и пол», вызывали активные споры у его издателей о том, является ли Митчелл «автором научно-фантастической литературы». Та же проблема коснулась произведений Герберта Уэллса. «Машина времени» – это научная фантастика или классическое художественное произведение? Или рассказы Лавкрафта, что это – ужасы или классика? Стоит ли оставить Нила Геймана в разделе научной фантастики, а «Рассказ служанки» отправить в раздел художественной литературы? Не забывайте о пресловутом энтомологе, который, увидев новый вид жука, тут же его раздавил.
Мои беседы с Митчеллом, одна из которых как-то перетекла в долгую ночную прогулку по пляжу в городе Уитстабл под шорох гальки под его ботинками Martens, казались неотъемлемой частью того оптимистичного духа 1990-х, когда происходившие в мире события выглядели остро важными и резонансными; это было целое десятилетие после крушения Берлинской стены, когда режим апартеида пал. В то время я получил гневное письмо за то, что организовал выступление Ронни Касрилса, ярого бойца с апартеидом в ЮАР, которому Министерство внутренних дел Великобритании чуть ли не запретило въезд в страну. Позднее он станет первым заместителем министра обороны свободной Южно-Африканской Республики, однако взращенный на идеалах СССР борец за свободу, рассказывавший о своей книге «Вооружен и опасен», был не вполне типичным собеседником в центральных графствах Англии. Во время этой беседы в 1994 году, когда еще не было мобильных телефонов, мне пришлось отлучиться, чтобы разобраться с человеком, который позвонил в магазин, каким-то образом заполучив номер единственного телефона с включенным звуком – это был таксофон в нашем кафе. И вдруг меня попросили передать трубку Касрилсу: на другом конце провода был Джо Слово
[271]. Он звонил из Йоханнесбурга, чтобы сообщить о победе Африканского национального конгресса на выборах. (Этот повод прервать разговор был все же более веским, чем телефонный звонок на мобильный прямо посреди интервью с Антонией Фрэзер
[272]: «Привет, Гарольд, да, я на интервью. Нет, милый, я даю его».)
Подобно Митчеллу, Умберто Эко распробовал уникальную возможность (которая есть у книготорговцев) с удобных позиций наблюдать за людьми. Я поинтересовался у британских издателей Эко, может ли он приехать в мой магазин в Кентербери и принять участие в «мероприятии», однако они сразу ответили мне, что он никогда ни в чем таком не участвует. Я позвонил его издателю в Милане, который любезно пообещал мне спросить писателя об этом. В результате Эко ответил, что чего бы ему по-настоящему хотелось – это поработать денек в книжном магазине. Он осуществил мечту и даже продал одну из своих книг, так и не раскрыв покупателю свое имя. Где-то там бродит тот самый покупатель, а еще где-то живут клиенты, которым по телефону отвечал сам Спайк Миллиган. После мероприятия у меня в магазине, посвященного его творчеству, он настоял на том, чтобы помочь нам отвечать на телефонные звонки. Я помню его ответы: «Алло, магазин Waterstones в Кентербери, чем могу помочь?.. Я не уверен… Как сказать… Кто я? Спайк Миллиган». В этот момент трубку повесили. Пусть недолго, пусть всего на один день Миллиган и Эко последовали давней традиции писателей, работавших в книжных магазинах: Джордж Оруэлл, Нэнси Митфорд и Элис Манро.
