— Я провожу…
Он убрал руки и встал первым, а потом помог подняться мне. Подул слабый ветерок и показался мне ледяным тайфуном. Я мгновенно замерзла и задрожала. Мокрый сарафан усугублял холод, противно прилипая к телу ледяными лохмотьями.
— Пошли скорее, — потянул меня за собой Алессандро. — Ты замерзла и можешь заболеть.
Всю дорогу он крепко держал меня за руку, не давая упасть на огромных камнях. Подъем дался особенно тяжело, Алессандро приходилось практически тянуть меня за собой. Ноги слушались плохо, и тело била крупная дрожь. Я боялась, что уже простудилась, и поднялась высоченная температура, так плохо себя чувствовала.
Алессандро не предоставил меня самой себе, а проследовал первый в дом.
— Иди в душ и сделай воду погорячее, — велел он. — Тебе нужно как следует прогреться. А я пока приготовлю чай.
Я и сама мечтала о горячем душе, поэтому даже не пыталась спорить. От чая тоже не отказалась бы. Пусть хозяйничает, раз ему так хочется.
Тело оживало под горячими струями. Я поливала себя с головой так долго, пока не поняла, что мне уже не только не холодно, а жарко стало. Ванная наполнилась влажным паром, в котором я ничего не видела. Полотенце пришлось нащупывать, пар рассеивался медленно. Остатки его вырвались из тесного помещения в коридор вместе со мной в длинном банном халате, с полотенцем на голове.
Войдя в кухню, я обнаружила дымящийся чай на столе. Алессандро нигде не было, как я поняла, обойдя весь дом. Значит, ушел. Ну что ж, это к лучшему. Ни ему мое, ни мне его общество терпеть не доставляет особого удовольствия. Радует, что он оказался предусмотрительнее, чем я ожидала.
Я, обжигаясь, выпила чай, мысленно благодаря Алессандро, и отправилась спать. Что-то подсказывало, что Олеся вернется опять под утро.
Глава 12. Сплошные тайны
— Ты бы хоть позвонила. Совсем забыла меня. — Бабушка смотрит с укором во взгляде, щурясь от яркого солнца и приставив руку ко лбу козырьком.
Она такая, как видела ее в последний приезд. В цветастом платье-халате, стоптанных тапочках и с платком на голове.
Мы стоим во дворе ее дома. Как и тогда, она провожает меня, словно я уже погостила и собираюсь уезжать.
Я смотрю вниз и понимаю, что стою в луже воды, которая стекает с меня. На мне мокрый сарафан. Вспоминаю… Точно! Мы же ходили на пляж, на Кубань. И зачем только полезла в воду в одежде?
— Бабуль, а зачем звонить-то? Я же тут.
Выжимаю полы сарафана, чтобы не прилипали противно к ногам. Но они мгновенно напитываются влагой, которая превращается в струи и льется на землю. Тогда я плюю на это дело, решаю, что само высохнет.
— Как зачем? — всплескивает бабушка руками. — А вдруг я что интересное смогу рассказать? Ну, молодежь пошла! Живут сегодняшним днем!
— Бабуль, да я все собираюсь позвонить и некогда, — оправдываюсь я, понимая весь абсурд происходящего. — Я побегу? А то на поезд опоздаю.
— Беги, милая. — Бабушка целует меня, оставляя влажный след на щеке. — И обязательно позвони.
Я подхватываю старомодный коричневый чемодан, потертый во многих местах. Когда он тут появился? Вроде я не собирала вещи. Машу бабушке рукой и выхожу за калитку, которая как-то странно скрипит. Я уже удаляюсь по тропинке, а она все продолжает скрипеть через равные промежутки времени…
Крик чайки, вот что казалось мне скрипом во сне. От него я и проснулась. Ее собратья кружат над морем. А она захотела покричать возле самого дома, разбудить меня.
Я с наслаждением потянулась в постели, вдыхая свежесть утра. Повалялась еще какое-то время в легкой дремоте и решила вставать, хоть и не было еще семи.
Вспомнила сон и развеселилась. Приснится же такое! Но бабушке, действительно, нужно позвонить. Веду себя, как свинья, а человек волнуется. Сегодня же куплю таксофонную карточку, с мобильного звонить дорого.
Первым делом, встав с кровати, проверила дома ли Олеся. Убедившись, что та спокойно посапывает в своей комнате, заварила кофе, сунула Пиратов под мышку и отправилась на скалу — спокойно почитать. Не терпелось узнать, чем же закончится сказка.
Голос Лизы распустился, как пышная роза. Он зачаровывал, вгонял людей в трепет, рождал фантазии… Чаще она пела для царской семьи. Но изредка устраивались большие концерты. Собиралось столько желающих ее послушать, что не хватало мест в зале.
Люди стали поговаривать, что своим пением Лиза лечит различные болезни. Все чаще случались исцеления на ее концертах. Молва шла, а вместе с ней росла популярность певицы. С царского позволения она стала давать концерты в других городах. Слепые прозревали, хромые принимались бегать, немые заговаривали…
Лизу прозвали Целебным голосом.
Наступила пора замужества. В Лизу влюбился красавец граф. Долго он добивался ее благосклонности, пока не понял, что она отвечает ему взаимностью. Тогда граф испросил у царя позволения взять ее в жены. Сыграли пышную свадьбу во дворце.
Через год у любящих супругов родилась дочь — Настя. Лиза продолжала давать концерты. Ее слава гремела уже на всю страну. С разных уголков необъятной державы стали приезжать люди, чтобы побывать на ее концертах и исцелиться.
Когда Насте исполнилось три года, она тяжело заболела. Целыми днями безутешная мать пела для своей любимой дочери. Но все напрасно, выздоровления не наступало. Девочке становилось все хуже.
Лиза часто стала обращаться к Богу за помощью. Она часами простаивала в молитвах, для коих выбрала близлежащий монастырь. Она не понимала, за что Господь наказывает ее так жестоко, почему хочет забрать дочь. Молила его о прощении, в то время как малышке Насте становилось все хуже. Она уже не вставала с постели и таяла на глазах.
Мать с отцом выплакали все глаза и готовились к худшему. Особенно тяжело в те дни Лизе давались концерты, но она продолжала выступать, изливая в песнях всю боль и страдания.
Посещая монастырь, Лиза сдружилась с настоятельницей. Однажды та ей сказала, что было ей озарение. Нужно Лизе дать обет молчания. Только так она сможет помочь умирающей дочери. Тогда Царский голос замолчал. Навсегда. Больше Лиза не запела и не заговорила ни разу.
Настя быстро поправлялась, крепла на глазах. Граф понял, чему они обязаны выздоровлением дочери. Он смирился, что никогда больше не зазвучит волшебный голос жены, и продолжал ее любить.
Какое-то время они жили счастливо, пока не случилось ужасное. Заболел наследник престола, и царь потребовал от Лизы, чтобы она вылечила его своим пением. Но та была непреклонна. Она знала, что стоит ей заговорить, как дочь опять начнет увядать на глазах, и уже никакие обеты не в силах будут спасти ее. Она чувствовала это материнским сердцем и продолжала молчать. Ничья воля не могла сломить ее.
