— Что значит нормальную? — уточнил Баширов.
— Еда и женщины, — улыбнулся Меликов, — или
это очень сложно для вас?
Баширов взглянул на молчаливо стоящего Голубева. Затем
сказал:
— Можешь составить заказы, я скажу, чтобы еду тебе привозили
из ресторанов. А насчет женщин… Может, тебя все-таки устроит общество мужчин?
Сам понимаешь — нельзя сюда привозить чужих, иначе потом нам придется
перекопать всю дачу, чтобы прятать куда-нибудь трупы. Ты ведь уже понял, что в
живых мы никого оставлять не будем.
Он смотрел в лицо пленнику. Молчание длилось несколько
секунд, наконец Меликов отвел глаза и громко выругался.
— Вот так-то лучше, — сказал Баширов, — а
теперь займемся нашими делами. И выбрось из головы все остальные мысли. Иначе
умрешь, не успев попробовать заказанную еду.
Меликов мрачно смотрел на него. Но на этот раз он промолчал,
не решаясь что-либо сказать. А стоявший за его спиной Голубев впервые за все
время усмехнулся. Полковник мог переиграть кого угодно, был убежден Голубев.
Они были знакомы с Башировым много лет, и полковник всегда восхищал Голубева
своей чудовищной рациональной логикой и хладнокровной жестокостью, помогавшими
ему в самых разных ситуациях.
Мадрид. 9 июня
Пресс-конференция началась ровно в двенадцать часов дня.
Перед собравшимися выступали официальные лица, представители испанских
министерств и ведомств. Большой зал на триста человек был переполнен, некоторые
даже стояли в проходе — настолько велик был интерес к проходившему через
столицу Испании уникальному «Литературному экспрессу». Вопросы задавали не
только чиновникам, но и руководителю проекта с немецкой стороны Томасу
Вольфарту.
Обстоятельный, неторопливый Вольфарт отвечал на двух языках
— немецком и английском, давая разъяснения по каждому вопросу, интересовавшему
журналистов.
Дронго сидел рядом с Георгием Мдивани. Они были примерно
одного роста, одного телосложения. Рядом с Георгием всегда находился молодой
литератор из Грузии Важа Бугадзе, который, несмотря на свой двадцатидвухлетний
возраст, был популярным драматургом в Грузии.
— Ты только посмотри, сколько здесь людей, —
удивлялся Георгий, — я не думал, что в Европе к нам проявят такой интерес.
Конечно, я понимал уникальность этого проекта, но столько журналистов…
— Здесь еще и дипломаты, — сказал Дронго, услышав
слова Томаса Вольфарта о том, что все заинтересованные страны выразили согласие
с проектом, а на сегодняшней пресс-конференции присутствуют представители
многих стран Европы, участвующих в «Экспрессе».
Дронго обратил внимание на Пацоху. Польский представитель
обычно ходил в джинсовом костюме. У него была колоритная внешность, светлые
глаза, небольшая щетина на аристократическом, несколько удлиненном лице и
серьга в левом ухе. Словом, его можно было принять за кого угодно, только не за
полковника польской разведки.
К нему подсела молодая красивая женщина. У нее были длинные
до плеч каштановые волосы, курносый носик, миндалевидные глаза и мягкие губы.
Женщина, почувствовав на себе взгляд, обернулась и, увидев пристально
смотревшего на нее Дронго, чуть покраснела.
— Ты так смотришь на эту девочку, что можешь сделать в
ней дырку, — раздался за спиной хрипловатый голос.
Дронго обернулся. Рядом стоял Павел Борисов. С болгарина
можно было рисовать древних греков: курчавые темные волосы, прямой нос,
заросшее темной бородой лицо, большие выпуклые глаза. Он был среднего роста, но
из-за своей колоритной внешности казался выше.
— Постараюсь не причинять ей вреда, — пошутил
Дронго. — А ты не знаешь, кто это такая?
— Это тебя так волнует? — подозрительно прищурился
Павел. — Или тебя волнует любой, кто оказывается рядом с Яцеком?
— Ты что, его личный телохранитель? — парировал
Дронго. — Меня интересует красивая женщина, а не твои сентенции. Кто она
такая?
— Откуда я знаю? — пожал плечами Борисов. —
Может быть, местная журналистка. Хотя на испанку она совсем непохожа. Может,
она полька? Так говорят по-русски? Нет, кажется, правильно будет «полячка»?
— Ты поразительно хорошо знаешь русский язык, —
заметил Дронго, — и говоришь достаточно чисто для болгарина.
— Я переводил Бунина и Набокова на болгарский язык,
издавал Пастернака и Мандельштама, — заметил Павел.
— Прекрасно. — Дронго увидел, как молодая женщина
попрощалась с Яцеком и пошла к выходу. Извинившись перед Борисовым, он поспешил
за ней.
Незнакомка уже вышла из зала, когда он ее догнал. По-польски
он знал лишь несколько слов. У нее была славянская внешность, Борисов не
ошибался, она была явно не испанка.
— Прошу бардзо, — начал по-польски Дронго.
Женщина обернулась. В ее глазах было любопытство. «Интересно,
что общего у нее с Яцеком Пацохой?» — подумал Дронго.
— Вы говорите по-русски? — спросил он
неожиданно. — Такая красивая женщина должна знать и другие языки.
Незнакомка улыбнулась. Ей был приятен комплимент.
— Я говорю по-русски, — ответила она, — и могу
понять, когда мне говорят комплименты.
Она говорила не просто хорошо, она даже правильно ставила
ударения, что не всегда делали поляки, даже в совершенстве владеющие русским
языком.
— Потрясающе, — пробормотал Дронго, — я
обратил на вас внимание еще в зале.
— Я заметила, как вы на меня смотрели, — сказала
она, — извините, но я тороплюсь на работу.
— Это вы извините меня, — пробормотал
Дронго, — но отпускать такую красивую женщину было бы непростительной
глупостью с моей стороны. Может, мы с вами встретимся?
— Я не могу, — ответила она, — я должна
вернуться в наше посольство.
— Вы работаете в посольстве? — понял
Дронго. — Вы дипломат?
Она замерла. Кажется, ей было неприятно, что она
проговорилась.
— Да, — наконец сказала она, чуть подумав, —
я работаю в посольстве. В польском посольстве. Но я не дипломат. Я только на…
Как это по-русски… на стажировке. Я приехала в Мадрид только на один год.
— Как мне повезло, — сказал Дронго, — значит,
у нас есть повод сегодня вечером встретиться.
— Почему? — поинтересовалась она.
— Вы знаете Мадрид и можете порекомендовать мне самый
хороший ресторан в городе.
Она усмехнулась.
— Самый хороший ресторан — это самый дорогой
ресторан, — сказала она с некоторый практичностью. И, чуть подумав,
добавила: — Это, наверно, ресторан в отеле «Ритц».
— Вот и прекрасно, — сказал Дронго, — я
приглашаю вас вечером приехать в отель «Ритц». К семи часам вас устроит?
— В «Ритц»?
