Она явно заинтересовалась этим наглым незнакомцем. И смерила
его взглядом с головы до ног. Он был одет в светлые брюки, купленные в
Лондонском «Харродсе». Обувь и ремень были от Балли. Собственно, он никогда не
носил ремни другой фирмы и не надевал другой обуви. Очевидно, она осталась
довольна осмотром, но, тем не менее, с прежней практичностью спросила:
— У вас так много денег, чтобы ужинать в «Ритце»?
— У меня хватит денег, чтобы пригласить вас на
ужин. — усмехнулся Дронго, — можете не беспокоиться. В крайнем
случае, мы заплатим вдвоем.
— Я не смогу заплатить, — сразу ответила она, но,
поняв, что он пошутил, улыбнулась и спросила: — Как вас зовут?
Он назвал свое имя. Затем добавил:
— Вообще-то все называют меня Дронго.
— Это такое красивое имя?
— Название птицы.
— Интересно, — вежливо сказала она, — а меня
зовут Моника. Моника Эклер.
— У вас красивое имя и необычная фамилия. —
заметил Дронго.
— Я полька. Мой отец чистокровный поляк, а мама была
наполовину белоруска. Так можно говорить?
— Лучше сказать — из Белоруссии. Теперь я понимаю,
откуда вы знаете русский язык.
— Я училась в школе лучше всех. Я сдавала специальный
экзамен по русскому языку, — сказала Моника, — и у меня были только
пятерки.
Дронго не стал уточнять, почему она сказала о матери в
прошедшем времени и где именно она сдавала специальный экзамен. Все это можно
было узнать сегодня вечером за ужином. Он уже обратил внимание, что при выходе
из зала, на ступеньках, сидела симпатичная украинка и читала книгу. Она подняла
голову и смотрела на Дронго и Монику.
— Значит, договорились? — спросил Дронго. — В
семь часов у ресторана «Ритц»?
— Хорошо, — кивнула Моника, — я обязательно
приду.
Проводив ее до выхода, он подошел к украинке. Это была
Екатерина Вотанова, аттендант украинской группы. Она была чуть ниже среднего
роста, ходила обычно в брюках, носила короткую прическу, явно придав своим
темным волосам красноватый оттенок, имела не совсем характерный для украинки
нос с горбинкой, упрямые тонкие губы и красивые светло-зеленые глаза. Дронго
поразил ее внимательный взгляд еще при первой встрече. Вотанова находилась в
поездке вместе со своим молодым мужем — поэтом Андреем Бондаренко. Ей было
двадцать четыре, а мужу двадцать шесть. Дронго вспомнил, что про эту семейную
пару ему говорил Вейдеманис.
— Интересная книга? — спросил он Вотанову.
— Интересная, — с явным вызовом ответила она, закрывая
книгу.
Дронго чуть наклонился и разобрал, что это стихи Андрея
Бондаренко.
— Вы читаете только стихи своего мужа? — улыбнулся
Дронго.
— Такие у меня предпочтения, — сказала она
равнодушно, — кажется, вы уже сумели пригласить одну даму на ужин.
— Вы слышали наш разговор, — понял Дронго.
— Вы говорили так громко, что вас невозможно было не
услышать, — заметила Вотанова.
— Это последствие ранения, — признался
Дронго, — извините, если я вам помешал читать стихи. Я бы с удовольствием
пригласил и вас на ужин, но, к сожалению, не могу.
— Почему? — она подняла голову.
— Вы с мужем, — объяснил он, — а значит, уже
заняты.
— Какой вы целомудренный, — улыбнулась женщина.
— Это я с виду произвожу впечатление старого, глупого и
лысого человека. На самом деле я молодой и пушистый. Кстати, по возрасту я
гожусь вам в отцы. Мне сорок один, а вам двадцать четыре.
— На моего папу вы явно не тянете, — рассмеялась
молодая женщина. — А откуда вы знаете, сколько мне лет?
— Я регулярно читаю в Интернете все сообщения о нашей группе.
Это же интересно знать, с кем именно собираешься провести ближайшие два месяца.
— И вас впечатляет эта поездка?
— Очень, — с воодушевлением ответил он, — я
просто в восторге.
Он отошел от нее. Неизвестно почему, но ему понравились и ее
несколько дерзкие ответы, и ее глаза. Странно, что у этой молодой симпатичной
женщины были такие умные глаза. «Кажется, во мне говорит
женоненавистник, — подумал Дронго. — Или идиот». Почему у красивой
женщины не может быть умных глаз? Впрочем, нет, как правило, это не совпадает.
И дело не в самой женщине. Красивая женщина с детства находится в окружении
восхищенных мужчин и считает, что для подлинного совершенства ей не обязательно
развивать свой ум. Достаточно удачно выйти замуж. Очевидно, Вотанова
принадлежала к другой категории женщин, которые предпочитают добиваться всего
собственными усилиями.
Он вышел из здания. В саду на скамейке сидел Пьер Густафсон.
Увидев Дронго, он отвернулся. У Густафсона с утра явно было плохое настроение.
Дронго прошел дальше не останавливаясь. Он понимал, что швед сейчас не захочет
ни с кем разговаривать. Однако неожиданно он услышал грубый голос Густафсона:
— Там наконец закончили эту пресс-конференцию?
— Да, — сказал Дронго, поворачиваясь к
нему. — А вам, кажется, неинтересно там присутствовать?
— Мне вообще неинтересно жить, — поморщился Пьер.
На его заросшем рыжей щетиной лице было отвращение и к этому
солнцу, и к этому городу, и к своему собеседнику.
— В таком случае не нужно было соглашаться на участие в
«Экспрессе», — спокойно заметил Дронго, — ведь вы могли отказаться.
— А вы зачем согласились? — огрызнулся
Пьер. — Здесь половина писателей, а вторая половина — агенты, готовые
истребить друг друга. И у всех свои задачи. И мне не нравится ни этот
«Экспресс», ни его участники, ни вы лично.
— Вы пьяны, Пьер, — хладнокровно заметил
Дронго, — и вам лучше проспаться. Идите в отель и ложитесь спать.
— Мне еще только учителей не хватало, — поморщился
Густафсон, — сам знаю, что мне делать.
— Опять напился? — услышал Дронго громкий голос за
спиной и обернулся. Это был Павел Борисов.
— Извини его, — сказал болгарин, — мы всю
ночь вместе пили. Это жара так на него действует. Он северный человек, не
привык к жаре.
— А мне казалось, что вам должна нравиться такая
погода, Пьер, — заметил Дронго.
Густафсон вздрогнул. Посмотрев на Дронго, он мрачно, с явной
угрозой поинтересовался:
— Кто вам рассказал про меня? Или вы тоже из этих?
— До свидания, — не ответив на вопрос, Дронго
прошел дальше.
У выхода стояло несколько человек. Босниец Мехмед Селимович
разговаривал с представителями Лихтенштейна и Андорры. Словно в насмешку, от
этих карликовых государств были представлены два гиганта, один из которых был
даже выше Дронго. Стефан Шпрингер из Лихтенштейна был высоким белокурым
мужчиной, а Альваро Бискарги из Андорры — типичным представителем иберийских
народов, словно сошедшим с картин времен Реконкисты. Все смеялись, слушая
Шпрингера, который рассказывал анекдоты. Мехмед Селимович был невысокого роста,
горбоносый, с проницательными темными живыми глазами. У него были небольшие
усики, и внешне он сильно отличался от другого представителя Боснии — Нехада
Величковича, интеллектуала в очках и с тонкой шеей.
