— О литературе, — улыбнулся Дронго, — Альваро
говорит, что в Андорре много читают, но сожалеет, что у них не было своего
Сервантеса.
— Своего Сервантеса не было ни у кого, — поднял
палец Альберто. — это был великий человек и великий писатель. Какой мощный
образ он создал!
Официант принес сок и пиво. Дронго, выпив сок, попросил
разрешения оплатить счет.
— Не нужно, — великодушно сказал Альберто, —
мы все оплатим сами.
— Разрешите. — настаивал Дронго, — мне было
очень приятно пообщаться с такими известными писателями как вы.
Он передал официанту деньги и поднялся. Откуда было знать
этим испанским интеллектуалам, что Дронго никогда и ничего не говорил просто
так. Откуда им было знать, что сегодня в разговоре с ними он проверил некоторые
факты, на которые давно обратил внимание.
Творческий метод Дронго был достаточно сложен, но в то же
время наиболее эффективен. Большинство людей предпочитает молчать в общении с
незнакомцем, полагая, что так можно сохранить собственные тайны, узнав чужие.
Разговорить подобных людей достаточно сложно, и Дронго никогда не пытался это
делать. Наоборот, он начинал говорить сам, наблюдая, как люди реагируют на его
высказывания, заставляя собеседников терять бдительность и либо соглашаться с
его мнением, либо его опровергать. И на основе наблюдений он делал конкретные
выводы. В любом случае он был достаточно коммуникабелен, чтобы вступать в
контакты с любым собеседником.
Он спустился вниз и прошел к оперному театру, за которым
находился греческий ресторан. У скульптурной группы, стоявшей в нескольких
метрах от входа в ресторан, его ждали Мураев и Харламов. Весело поприветствовав
ожидавших его российских писателей, Дронго первым вошел в ресторан и попросил
хозяина принести меню. Они сели за столик, стоявший на улице, и для начала
заказали себе по порции королевских креветок.
Харламов был относительно молодым человеком, но носил
большую окладистую бороду и внешне походил на землепашца, сошедшего с картин
русских реалистов прошлого века. На самом деле это был высоко образованный,
начитанный человек; он работал в МГУ и уже подготовил докторскую диссертацию по
творчеству Пришвина.
Михаил Мураев был одним из самых известных российских
писателей. Прожив сложную жизнь, он начал публиковаться в довольно зрелом
возрасте и был известен своим особым, скрупулезным отношением к стилю и слову.
Обед был в разгаре, когда речь зашла о чеченской войне,
продолжавшейся в России.
— Мне кажется, это трагическая ошибка, — заметил
Дронго. — Дело не в том, что мне не нравится, когда похищают людей или
отрезают им пальцы и отрубают головы. Дело в том, что нельзя бомбежками и
артобстрелами решить проблему целого народа. На место одного убитого встают
двое мстителей, поэтому эта война никогда не кончится.
— В некоторые моменты нужно забывать о правах человека,
когда речь идет о достоинстве нации, — сурово сказал Харламов.
— Это уже было в истории, — заметил Дронго, —
был такой человек по фамилии Шикльгрубер, который говорил, что его не
интересуют права чехов или поляков. Ему важнее обеспечить достоинство немецкой
нации, прорвавшись к Данцигу и в Судеты. Вы помните, что потом он стал известен
как Гитлер?
— Я совсем не то имел в виду, — обиделся
Харламов. — Постоянные похищения людей, взрывы в Москве, другие
террористические акты — все это не Чечня?
— Еще никто не доказал, что взрывы осуществляли действительно
чеченцы. Они им нужны меньше всего. Что касается похищения людей, то я
абсолютно солидарен с вами и считаю всех мерзавцев, виновных в подобных
бандитских акциях, независимо от национальности, преступниками и негодяями. Но
при чем здесь целый народ?
— А как обеспечить порядок? — горячился Алексей
Харламов. Ведь им давали возможность самостоятельно строить свою жизнь. И чем
это кончилось? Вторжением в Дагестан?
— Нужно отделять виновных от всего народа. —
убежденно сказал Дронго. — и мне кажется правильным, если чеченцы сами
будут наводить порядок у себя дома. Все равно, рано или поздно, придется
в??рнуться именно к подобному варианту. Ничего другого предложить невозможно.
Мураев слушал разговор молча, иногда кивая в знак согласия.
Он понимал доводы Дронго, но соглашался и с Харламовым. В заключение беседы он
вдруг громко и зло сказал:
— Все беды достались нам от прежнего режима. Вы же
помните, что было в последние десять лет, когда разрешили брать столько
суверенитета, сколько можно. Вот все и набрали себе суверенитета.
Разговаривая с российскими писателями, Дронго наблюдал за
улицей, ведущей к центральной площади. В какой-то момент он увидел идущих по
улице представителей бывшей Югославии. Мехмед Селимович, Зоран Анджевски и Иван
Джепаровски представляли соответственно Боснию, Македонию и Югославию, прошли
мимо. Все трое были в темных очках. Проходя мимо, они повернулись в сторону
обедавших и поздоровались.
Следом за ними прошли литовские представители. Их было трое
— Еужений, Геркус и Лауринас. Все высокие, красивые, подтянутые, молодые. Они
шли медленно, прогуливаясь, явно не спеша. Увидев Дронго, все трое улыбнулись.
Он улыбнулся в ответ. Ему нравились эти спокойные, рассудительные ребята,
никогда не суетившиеся, не мельтешившие по пустякам.
«Сорок человек, — думал он, — из них один убийца.
Значит, нужно будет выбирать. Кажется, некий круг уже очерчен. Теперь нужно
проверить каждого из них. У меня не так много подозреваемых».
Вернувшись в отель, он позвонил Яцеку Пацохе, жившему в
другом отеле.
— Завтра, — сказал Дронго, — на переезде
Брюссель — Дортмунд мы должны попытаться нарушить душевное спокойствие нашего
предполагаемого «друга», который так хотел меня подставить. И мне нужна твоя
помощь, Яцек.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сурово ответил
Пацоха, — а я готов тебе помогать.
Размышления. Эпизод второй
В этот вечер я должен был сразу догадаться. Но я слишком
увлекся происходящим в этом дурацком саду. Поэты выступали, толкались, а мне
приходилось слушать их дурацкие выступления и краем глаза следить за Дронго,
который стоял в стороне. Потом он неожиданно исчез. Я, конечно, бросился его
искать, но нигде не нашел. Уже тогда я обязан был понять, что именно произошло.
Конечно, он поехал либо в отель, либо на встречу со своими связными. У него
всегда есть помощники, хотя все думают, что он действует исключительно в
одиночку.
Ближе к полуночи Дронго снова появился. Я несколько
успокоился, решив, что он просто отлучился куда-нибудь выпить кофе. Однако все
оказалось гораздо хуже. Он действительно вернулся и затем поехал вместе с нами
в отель. А там я увидел этого противного поляка — Яцека Пацоху. Единственный
человек, которого я не люблю так же сильно, как и самого Дронго. Он все время
улыбается, но мне иногда кажется, что в случае смерти Дронго или его отсутствия
именно этот поляк сможет стать вторым человеком, которого я должен опасаться.
