— Поговорили? — спросил Городцов, когда Баширов
вошел к нему без доклада.
— Да, — кивнул полковник, проходя к столу. —
Они опасаются, что Дронго может не справиться, и просят дать ему в помощники
кого-нибудь из наших офицеров.
— Мы им дадим такого офицера! — засмеялся
Городцов. — Обязательно найдем и пошлем на помощь Дронго. Ох уж ли непрофессионалы.
Сначала Потапов со своим гуманитарным образованием, потом этот непонятный
Дронго со своими методами конца прошлого века. Я думаю, мы найдем им такого
офицера.
— Я бы не стал недооценивать Дронго, — заметил
Баширов. — Он очень сильный аналитик и неоднократно доказывал это на деле.
— Знаю, знаю, — отмахнулся Городцов, — вы все
здесь на нем помешаны. Но он только человек, а не Бог. А в Бога я не верю с
детства. Поэтому давай думать, кого именно мы пошлем. У меня есть неплохая
кандидатура, которая должна тебе понравиться.
Баширова раздражал непомерно амбициозный тон Городцова, но
он молчал. Настоящий профессионал, он уважал других профессионалов и не терпел
бахвальства. Но говорить об этом генералу не стоило. В конце концов, они и так
завязли в этом деле слишком глубоко. И полковник уже догадывался, кого именно
может рекомендовать Городцов. И от этой догадки ему было не по себе. Он вдруг
подумал, что впервые в жизни с напряжением ждет, чем все это кончится. И не
видит для себя благоприятной перспективы.
Дортмунд. 18 июня
Вторая смена отправилась обедать примерно в два часа дня.
Все сели за свои столики. Дронго оказался рядом с украинцами. Он был одет в
светлый костюм и для голубой рубашки выбрал серо-голубой коллекционный галстук
от Живанши. Когда он проходил по вагону, увидевшая его Дубравка Угрешич из
Германии изумленно всплеснула руками:
— Ну как вам это удается? Мы не можем вовремя погладить
платье, а вы всегда ходите в отутюженных костюмах. Вы сами их гладите?
— Конечно нет, я вообще не умею гладить. Просто в
каждом городе я нахожу нужных мне людей, которые готовы оказать мне эту
небольшую услугу.
Вместе с Дронго за столом оказались Бондаренко, Вотанова и
Юрий Семухович. Они сели напротив него, разместившись втроем на двух
соединенных вместе креслах. А Микола Зинчук уселся рядом с ним. В результате
показалось, что в ресторане разместились не двадцать два человека, а двадцать
три, и «лишним» оказался греческий журналист Анастасис Темелис, который сел на
свободное место, за столик, где уже расположились Павел Борисов, Виржиния и
Яцек Пацоха. За третьим столиком устроились четверо иберийцев. За четвертым
оказались вместе три представителя Югославии и Мэрриет Меестер. Четыре стола
стояли с правой стороны от прохода. С левой были еще три столика, рассчитанные
на два человека каждый. За одним уселись литовцы, за вторым — Георгий Мдивани и
Мулайма Сингх, а за третьим — Стефан Шпрингер и Альваро Бискарги.
Пожилая располневшая немка медленно разносила заказанную
еду. За каждым столом вспыхивали свои дискуссии, споры. Дронго, обедавший с
украинцами, слушал их возмущенные реплики по поводу интервью, которое дал
Алексей Харламов одной из российских газет. Он не особенно выбирал выражения, а
журналист, воспользовавшись этим, добавил собственные оценки, представив самого
писателя в крайне невыгодном свете. В интервью Харламов не просто оправдывал
войну, но и доказывал, что есть войны, которые можно и нужно оправдывать.
Именно поэтому украинцы предлагали принять специальную резолюцию, осуждающую
подобные высказывания.
Дронго, беседуя с ними, наблюдал за всеми присутствующими.
Шпрингер рассказывал очередной анекдот, и все смеялись. Георгий Мдивани слушал
Мулайму Сингх и вежливо кивал. О чем-то тихо говорили литовцы. За столом, где
сидели испанцы и португалка, слышались веселые восклицания. А вот за столом
югославов, наоборот, было тихо.
Время от времени кто-то выходил, чтобы покурить в коридоре
или зайти в туалетную комнату.
— Нужно заканчивать поскорее, — предложила
Вотанова, — иначе мы ничем не будем отличаться от западных европейцев. Они
приходят в ресторан или в бар и сидят здесь за бутылкой пива, не понимая, что
нужно освободить места для других гостей.
— У них такие привычки, — усмехнулся
Дронго, — и они не хотят их менять даже во время поездки.
— Я хотел вас поблагодарить за октонисепт, —
вспомнил Андрей, — очень хорошее лекарство. Мне, во всяком случае,
помогло.
— Где вы могли так удариться? — поинтересовался
Дронго. — Или просто занесли инфекцию?
— Я не ударится, улыбнулся Бондаренко. — Очевидно,
попала инфекция. Испанские врачи прописали мне антибиотики, и поэтому я
несколько дней не пил спиртного.
— Не пили? — уточнил Дронго, вспоминая расколотый
лед под ногами.
Убийца мог выплеснуть остатки виски вместе со льдом. Хотя
зачем ему обманывать Густафсона? Ведь он пришел в номер своей жертвы не для
этого. И в комнате совсем не было запаха виски, который должен был остаться на
ковролите, впитаться в него, если бы убийца выплеснул содержимое бокала перед
тем как выйти из номера.
Он смотрел на Пацоху. Тот, обернувшись, уловил его взгляд и,
поднявшись, вдруг громко сказал:
— Давайте выпьем за погибшего Густафсона. Он был нашим
товарищем.
— Конечно, выпьем, — поддержал его Альберто
Порлан, поднимаясь следом.
— Я надеюсь, что полиция найдет убийцу, —
продолжал Пацоха, — тем более, что один из членов нашей группы обнаружил в
коридоре нечто такое, что поможет выйти на убийцу.
— Что он обнаружил? — спросил Борисов, поднимаясь
со своего места.
— Похоже, что это интересует тебя больше, чем
остальных, — пошутил Пацоха. — Пусть сам Дронго расскажет, что он
нашел.
Все посмотрели на Дронго. Тот медленно поднялся со своего
места.
— Я думаю, что Густафсона убил не случайный
грабитель, — громко сказал Дронго, чувствуя на себе взгляды. — Дело в
том, что я приехал в отель позже других и случайно увидел, что дверь в номер
Густафсона была открыта. Конечно, я не вошел в комнату: это не в моих правилах
— входить в чужие номера, но я увидел, что в коридоре валяется гильза от
оружия, из которого был убит несчастный Густафсон. Я поднял гильзу, она была
еще теплой.
Он смотрел на присутствующих. Один из них должен дрогнуть
именно в этот момент. Все смотрели на него, словно ожидая, какую сенсацию он им
преподнесет.
— Где эта гильза? — крикнул Георгий
Мдивани. — Она у вас?
— Нет. Я не подумал ее сохранить и выбросил. Но я знаю,
из какого пистолета стрелял убийца. Об этом знает и полиция. Я полагаю, что
после убийства преступник не мог скрыться из отеля. Было уже очень поздно,
черный ход был давно закрыт, а парадные двери охранялись ночным дежурным. Из
этого я делаю вывод, что убийца не успел сбежать, а должен был оказаться в
отеле.
