Он протянул руку к трубке и вдруг опустил ее. Затем снова
протянул. Подобные сомнения нельзя оставлять без внимания. Потапов наконец
решился. Он поднял трубку и набрал номер начальника управления собственной
безопасности ФСБ.
— У меня к вам важное дело, — начал
Потапов, — думаю, нам нужно встретиться.
Мальборк. 22 июня
Утром они выехали из Ганновера в небольшой городок
Вольфсбург, чтобы сесть в свой поезд. На переполненном Ганноверском вокзале
сделать подобную остановку поезда было бы достаточно сложно. На этот раз
чемоданы грузили под контролем немецких полицейских, а посадку контролировали
представители немецкого оргкомитета. От Пацохи стало известно, что на вокзале в
Мальборке их будут встречать представители польских вооруженных сил и полиции,
которые сами погрузят весь багаж и развезут по выбранным отелям. Очевидно. Яцек
хотел перестраховаться и на территории собственной страны сделать все, чтобы
исключить неприятности.
Дронго оказался в одном купе с Харламовым и Мураевым. Перед
тем как сесть в вагон, он увидел Планнинга, уже стоявшего на перроне вокзала с
фотоаппаратом в руках. Дронго невежливо отвернулся, когда англичанин кивнул ему
в знак приветствия. «Такое количество шпионов на один состав… —
раздраженно подумал Дронго. — Наверно, я просто я нервничаю, что еще не
сумел выяснить, кто именно убил Густафсона и выбросил Темелиса из вагона.
Очевидно, у меня зависть к соперникам. И к Пацохе, и к Борисову, и к Планнингу.
А еще в вагоне должны появиться российские журналисты, один из которых
наверняка будет посланцем Потапова».
Именно поэтому он прошел в купе, где находились
представители России, чтобы журналисты не искали его по всему составу. Едва
поезд тронулся, как в их купе вошли двое. Мужчина и женщина. Ему было лет
тридцать пять. Открытое лицо, прямые волосы, упрямо спадавшие на большой чистый
лоб, карие глаза, мужественный подбородок — он был похож, скорее, на
популярного актера кино, чем на обычного журналиста. Женщина выглядела
скромнее. Ей было лет тридцать — среднего роста, светлые волосы, мелкие ровные
зубы, узкие плечи, небольшая грудь. Мужчина был одет в джинсовый костюм, как
Пацоха, а на женщине были темные брюки и светлая майка.
— Вячеслав Хоромин, — представился
вошедший, — а это наша коллега с российского радио — Ольга Никольская. Вы,
наверно, слушали ее репортажи.
— Слушали, — сказал Алексей Харламов, — и,
между прочим, не всегда соглашались.
— Я вам говорил, Олечка, что здесь будут настоящие
профессионалы, — рассмеялся Хоромин, — вот вам один. Лауреат первого
Антибукера, доцент факультета филологии Московского государственного
университета. Один из ваших яростных оппонентов. Я читал его выступления.
— Не особенно яростных, — заметил Харламов, —
но я не всегда соглашаюсь с вашими категорическими оценками, госпожа
Никольская. Особенно когда вы даете оценки некоторым современным писателям.
Среди них есть такие, которых никак нельзя отнести к настоящим писателям. Один
из них заявил, что совестью нации писатели становятся в тех странах, где налицо
дефицит совести. Эти слова звучат как издевательство по отношению к писателям и
к обществу.
— Я знаю, о ком вы говорите, — вздохнула
Ольга, — но он высказывал только свою точку зрения.
— Ничего себе точка зрения, — вмешался
Мураев. — А в каком обществе и когда не было дефицита совести? Это,
по-моему, на все времена. Или он может назвать конкретную страну и конкретную
эпоху? По-моему, он просто издевается в своих словесных упражнениях над нашей
литературой.
Дронго, не принимавший участия в начавшемся споре, улыбнулся
и, поднявшись, вышел в коридор. Хоромин почти сразу вышел следом за ним.
— Вас предупреждали, что вы будете давать мне
интервью? — спросил он, вставая рядом и глядя на мелькавшие за окном
аккуратные домики Германии.
В этот момент поезд выезжал из бывшей Западной зоны и
въезжал в Восточную. И хотя прошло уже около десяти лет, разница в уровне жизни
по-прежнему была ощутимой. Дронго наблюдал это каждый раз, приезжая в некогда
разделенные части одной страны. Это не сказывалось на его убеждениях, он
по-прежнему считал трагедией развал огромного государства, в котором он прожил
тридцать лет. Но это сильно сказывалось на его отношении к социальной
демагогии, когда группа людей присваивает себе право говорить и решать за
миллионы людей. Дорога в ад вымощена благими намерениями. И самые благие
намерения по построению общества, где все равны, терпели крах, вступая в
противоречие с природой человека.
— Предупреждали, — ответил Дронго, глядя на
собеседника, отражавшегося в оконном стекле.
— Я хотел передать вам привет от генерала
Потапова, — сообщил Хоромин.
— Я как-то сразу понял, что вы передадите мне привет
именно от него, — усмехнулся Дронго. — Эта Никольская действительно
журналист, или она с вами?
— Нет, она действительно журналист. Я тоже журналист, у
меня это «крыша» для нормальной работы.
— Давно приехали в Германию?
— Нет. Прилетел только вчера из Москвы. Меня
командировали сюда для встречи с вами. У вас здесь, говорят, произошли уже два
убийства. Меня оторвали ото всех дел и приказали лететь сюда.
— Говорите тише, — попросил Дронго, — здесь
многие знают русский язык, и нас могут услышать. Да, у нас уже двое убитых.
Пьер Густафсон и Анастасис Темелис. Первого застрелили в Мадриде, второго
выбросили из вагона на переезде в Германию.
— Вы знаете, кто это сделал? — спросил Хоромин.
— Нет, — ответил Дронго, — если бы знал, я бы
его сам выбросил из вагона. Хочу вас предупредить. У нас в составе есть
представитель польской разведки. Это Яцек Пацоха. А также секретный сотрудник
английской разведки Джеймс Планнинг. И болгарин, работающий на французов, Павел
Борисов.
— Меня предупредили, — ухмыльнулся Хоромин, —
что это, в общем, не «Литературный экспресс», а настоящий поезд шпионов.
— Несколько агентов на сто писателей. Соотношение более
чем положительное, — заметил Дронго, — на самом же деле это
соотношение почти всегда бывает половина на половину. Писатели и журналисты
слишком известные люди, чтобы оставлять их без надлежащего контроля. Во все
времена осведомителей вербовали именно в этой среде. И самых лучших шпионов
тоже находили среди них. У подобных людей развита фантазия, они способны на
творческий поиск, на неожиданные решения. И конечно, они главные диссиденты при
любой власти.
— Убедили, — засмеялся Хоромин, — с
завтрашнего дня стану писать книги.
— Только не с завтрашнего, — предложил
Дронго. — Завтра мы будем в Мальборке, а это последний город перед нашим
въездом в Россию.
— До Москвы еще далеко. — заметил Хоромин, —
а из Калининграда они никуда не сбегут. Вам еще нужно проехать всю Прибалтику.
— Вы хотите сказать, что у нас есть время?
