Когда у человека сломаны обе ноги и приходится долго ползти
на руках, даже самая сильная воля не может противостоять полному физическому
истощению. Он задыхался, пот заливал лицо, но он продолжал упрямо двигаться
вперед. Несколько раз он падал и скатывался с горок, чтобы быстрее уйти от того
места, где горела машина, но чувствовал, что не слишком преуспел.
Примерно через полчаса, весь в грязи, он приподнялся,
опираясь на ствол дерева и костыли. И едва не закричал от досады. Расстояние
между ним и поселком не уменьшилось, скорее, наоборот, показалось ему,
увеличилось. Он упал и снова пополз. Иногда он пытался помочь себе хотя бы
одной ногой, но ноги отказывались ему подчиняться. Он даже не чувствовал боли,
когда беспомощно пытался оттолкнуться одетыми в гипсовый панцирь ногами.
Где-то вдалеке раздался шум вертолета, и он, приподняв
голову, прохрипел ругательство. «Воля к жизни, — подумал, усмехаясь,
Меликов, — какая, к черту, воля, я просто хочу жить. Жить любой ценой». Он
немного приподнялся, чтобы осмотреться, и снова упал, покатившись вместе с
костылями в овраг. На этот раз он сильно ударился и снова застонал. Но жажда
жизни и сила воли, в которой он себе отказывал и в которую не очень верил,
гнала его вперед. Однако он так устал, что не мог подняться. Меликов лежал на
земле, хватая ртом воздух. Сердце бешено колотилось. Он поднял пистолет. У него
оставалось только три патрона. Вернее два, третий он оставит для себя. В
очередной раз в руки полковника он живым не попадет.
Внезапно над головой появилась чья-то тень, и он как
безумный схватил пистолет и уже готов был выстрелить. Но в последнюю секунду
успел убрать оружие. Это была корова, очевидно, заблудившаяся в лесу. Теперь
она вышла к человеку и жалобно замычала, глядя на него своими добрыми глазами.
— Ты тоже оказалась без дома, — прошептал он,
глядя на нее.
Затем, сообразив, что корову, очевидно, не успели подоить,
он перевернулся и подполз к ней сзади. Корова терпеливо ждала. В горах он
привык ко всему. Он припал к ее вымени. Теплая молочная струя ударила ему в
горло. Он пил, наслаждаясь молоком, чувствуя, как обретает силы. Когда он
насытился и хотел отодвинуться, корова снова замычала. Очевидно, молоко
распирало ее вымя, а он выпил совсем немного.
— Хорошо, хорошо, — сказал он.
Подтянувшись к ее вымени, он начал тискать его руками,
выдаивая молоко на землю. Так продолжалось минут пять. Корова обернулась и
посмотрела на него. В ее глазах ему почудилась благодарность.
— Знаю, — громко сказал он, лежа на земле, —
сам знаю, что я законченный сукин сын. И наверняка попаду в ад, если он,
конечно, существует. И хотя у тебя нет души, может, этот мой добрый поступок
мне зачтется? Видит меня Бог или нет? А если видит, почему никогда не
вмешивается. И кто из нас хуже — я или этот полковник, у которого вместо глаз
две стекляшки, а вместо нервов стальные канаты.
Захватив костыли, он пополз к поселку. Корова двинулась
следом.
— Только этого не хватало, — обернулся он к
ней. — Уйди отсюда, уйди, говорю.
Меликов поднял камень и бросил его в животное. Она жалобно
замычала, но не ушла.
— Что мне с тобой делать? — прошептал он. —
Неужели нужно и тебя пристрелить, чтобы почувствовать, какая я сволочь? Если бы
ты лошадью была, мне было бы легче. Хотя, может, ты мне заменишь лошадь? Я ведь
тебе помог.
Он подтянул к себе костыли, поднимаясь на руках. Затем
прыгнул к корове. Она лениво отошла в сторону, и он упал рядом с ней,
окончательно вымазавшись в грязи.
— Так дело не пойдет, — рассудительно сказал он
себе. — Тебе не нужно прыгать.
Несколько раз он пытался взобраться на спину коровы, но все
время соскальзывал. Он был жилистым и худым — только такой и может выжить в
горах, совершая многокилометровые переходы с оружием на плечах. Для коровы его
вес — Мирза весил килограммов семьдесят пять — был слишком велик. И все-таки он
сумел забраться ей на спину и, обхватив двумя костылями ее бока, закричал:
— Вперед, милая! Вперед, родная! Может быть, мне
действительно повезет, и тогда я поверю в Бога, который послал мне ангела в
твоем лице. Иди в поселок, вперед.
Он легонько постукивал ее костылями, и это оказывало свое
действие. Она тяжело тронулась, неся на себе столь необычный груз. Он припал к
коровьему хребту, чувствуя резкий запах и стараясь удержаться изо всех сил.
Костыли помогали ему сохранять равновесие. Корова мерно двигалась к поселку.
— Иди, милая, иди, — продолжал бормотать он, глядя
в небо.
Гул вертолета слышался где-то в стороне, очевидно, они
прочесывали район вокруг сгоревшего автомобиля. Он подумал, что пока ему везло.
Но это только пока. Ведь Баширов наверняка предпримет для поисков беглеца все
возможное. Но пока он передвигался на корове и, тяжело дыша, подгонял ее, все
еще не веря в свою удачу. Примерно через час они достигли наконец окраины
поселка. Он осторожно слез с животного, снова упал, попытался подняться на
костылях и упал в очередной раз. Затем, сумев все же подняться и уже не обращая
внимание на свои ноги, стараясь лишь отталкиваться левой ногой, которая болела
чуть меньше правой, он на костылях запрыгал в сторону небольшого заводика.
Сделав несколько прыжков, он упал, вскрикнув от боли. Затем, сжав зубы, снова
пополз. Завод давно уже не работал, и там время от времени появлялись лишь
случайно забегавшие дети. Впрочем, в поселке к этому времени почти не осталось
и детей.
Он твердо знал, что не имеет права никому доверять. Не имеет
права на ошибку, и поэтому его никто не должен видеть. К счастью для него,
поселок был немноголюдным, и в эти дневные часы у заброшенного завода никого не
было. Продолжая довольно быстро ползти, он добрался до какого-то помещения, и
заставив себя еще раз приподняться, чтобы преодолеть несколько ступенек, рухнул
на пол. Ветер лениво то открывал, то закрывал входную дверь. На часах было
четыре. Меликов подумал, что это самый долгий день в его жизни, который еще не
закончился.
Вильнюс — Рига. 28 июня
На этот раз перестрелка в центре столицы оказалась в центре
внимания журналистов и телеведущих. Труп террориста показывали по всем
европейским каналам. Английское посольство настояло на том, чтобы исключить
возможность трансляции любых кадров с изображением Джеймса Планнинга.
Англичанин был отправлен на родину после того, как ему извлекли пулю и оказали
необходимую помощь.
Дронго пришлось нелегко. Он давал показания всю ночь и весь
следующий день. Участники «Экспресса» уже выехали в Ригу, когда он все еще
сидел в прокуратуре, заполняя формуляры со своими объяснениями. Разрешение на
оружие, выданное в России и на территории стран Шенгенской зоны, не было
оформлено надлежащим образом в Литве. Спасало лишь то обстоятельство, что их
груз официально не проходил таможню, и поезд как бы считался экстерриториальным
образованием, не подлежащим юрисдикции литовских властей. Очевидно, сказалось и
то, что он встречался с президентом. К тому же кто-то успел позаботиться и об
адвокатах, которые успешно доказали в прокуратуре, что право на защиту еще
никто не отменял. К концу дня Дронго наконец выпустили из прокуратуры, взяв
подписку, что он покинет пределы страны в течение двадцати четырех часов.
