– Мы с родителями разговаривали об этом… знаешь, есть служба, которая запускает твой прах в космос. Думаю, Линку бы понравилось. Но это довольно дорого, так что… – Эмберлин подняла взгляд на лампочку в потолке, и постепенно мышцы ее лица расслабились.
– Хочешь пойти прогуляться? – спросила Лайл.
– Да!
Они дошли до конца квартала и уселись на цементную тумбу на парковке у собачьей парикмахерской. Люди вносили собак внутрь и выносили оттуда. Отрезок земли между зданием и парковкой был усыпан колотым белым камнем; девочки выбрали по одному и принялись рисовать на асфальте. Собственные имена, сердечки, спиральки – всякие легкие узоры, потому что рисовать из них всех умел толком только Линк.
Потом Эмберлин написала имя Линка и обвела в прямоугольную рамку, такую жирную, что израсходовала на это почти весь свой мелок.
Всего за неделю до смерти Линк сходил с Ноэми на выпускной бал. Строго говоря, Ноэми отказалась с ним идти, но вместо этого согласилась на антивыпускную вечеринку в лесу.
Эмберлин заметила, что между ними мелькают невидимые искры. Она спросила его, встречаются ли они, но он ничего не ответил.
Она видела, как он старается. Линк купил новый галстук – вернее, относительно новый, потому что он раздобыл его в секонд-хенде, где брал почти всю свою одежду. Пиджак он позволить себе не мог, но вместо этого нашел крутые подтяжки. С брюками пришлось повозиться: сложно было найти что-то подходящее на его высокий рост. Он купил те, которые смотрелись лучше остальных, и Эмберлин подшила штанины так, чтобы их укороченная длина казалась задумкой. Оставалось только надеяться, что Ноэми не станет смотреть на его ноги. Эмберлин помогла ему собрать еду для пикника. Ее брат радостно улыбался; он со смехом запустил кусок авокадо в ее медного цвета волосы.
Линк купил маленький букетик ярко-розовых тюльпанов, потому что заметил, что у Ноэми есть наряды этого оттенка. На большее денег у него не было: он спустил все накопления на угощения для пикника. Гвоздики были дешевле, но Эмберлин запретила ему покупать гвоздики.
Он твердо решил не курить в тот день, но еще до заката вернулся, пропахнув сигаретным дымом и с развязанным галстуком. Эмберлин спросила его, как все прошло; в ответ он лишь помотал головой и ушел наверх к себе в комнату.
Эмберлин была уверена, что Ноэми его отвергла. Может, ей надо было злиться на девушку, которая разбила сердце ее брата, но она и представить не могла, каково это – причинить боль дорогому человеку, а потом ни разу с ним не поговорить, потому что он умер.
Когда она подумала обо всем этом, ей стало понятно, почему Ноэми не захотела прийти на похороны. Вдобавок смерть Линка была трагической случайностью. Злиться было не на кого и некого было винить в своей боли, кроме злосчастных обстоятельств. Эмберлин держала свою скорбь внутри, и эта скорбь заполняла ее.
5. Ноэми
После школы Лайл отвезла Ноэми с Джонасом обратно в Шивери. Ноэми, не спрашиваясь, села рядом с ней. Джонас молчаливо смотрел в окно с заднего сиденья. Лайл всегда следовала примеру Ноэми, а сейчас ее подруга не мешала пассажиру предаваться собственным мыслям. Так что они ехали молча. Лайл не очень любила тишину и включила кассету The Clash. Они проехали поле с люпинами, а это значило, что вот-вот покажется узкая подъездная дорожка к «Лэмплайту». Лайл уже сворачивала на старое шоссе у гостиницы, когда Ноэми наконец заговорила:
– Может, завезем Джонаса и еще прокатимся? Я хочу тебе кое-что показать.
Она смотрела прямо перед собой, словно сама вела машину.
– Ладно. А что это?
– Тут дело не в том, что, а в том, где. – Ноэми теребила в руках фотоаппарат, который так и не вернулся в школьный кабинет.
– Звучит интересно. И слегка зловеще.
– Я не могу тебе рассказать, пока с нами Джонас.
Ноэми была не из тех, кто предпочитает вежливость честности. Она поймала взгляд Джонаса в зеркале заднего вида. Он внимательно смотрел на нее и не смутился, когда она это заметила.
– Я не буду шпионить, – мягко, не оправдываясь сказал он.
– Я об этом и не переживаю, – ответила Ноэми. – Я вообще ни о чем не переживаю. Просто это кое-что личное, и, мне кажется, Лайл поймет, почему это для меня важно. А тебе будет скучно.
– Дома мне будет скучнее, так что об этом можешь не переживать. А если хочешь, чтобы люди не совали нос в твои дела, не надо так таинственно сообщать о том, что ты куда-то собираешься.
Ноэми развернулась к нему.
– Ого, да ты вспыльчивый. Мы поедем в лес. Ничего интересного. Там я фотографирую. Просто в этот раз мы зайдем подальше.
– Я бы посмотрел, как ты фотографируешь.
– Я не буду сегодня фотографировать.
– Нам нужно поболтать по-девичьи, – сказала Лайл.
Это прозвучало нелепо, но Ноэми была уверена, что Лайл так хотела его утешить.
– Ладно, ладно.
Джонас выбрался из машины и пожелал им повеселиться. Похоже, искренне. Поблагодарил за поездку. Лайл дождалась, пока он зайдет в дом, и лишь потом отъехала. Ноэми его почти не знала, но ей все равно было немного стыдно смотреть, как он плетется к дому в одиночестве. Подростком и так быть нелегко, а уж новеньким – тем более.
– На вид он вежливый, – сказала ей Лайл. – Сложно поверить, что его выгнали из школы из-за драки.
– Выбил кому-то зубы, – пояснила Ноэми. – Думаю, у него была на то причина. Он и правда кажется вежливым. Таким даже агрессивно милым. Как полуостывший чай.
Лайл фыркнула и съехала на шоссе.
– Даже комплименты у тебя звучат как критика.
– Ладно, – только и ответила Ноэми, и этого было достаточно.
Она подняла стекло, чтобы не перекрикивать шум ветра.
– Даже как-то стыдно ненавидеть такого милягу.
– Тебе нечего стыдиться. Как он посмел быть милым?
Они припарковались на пятачке травы у поля с люпинами.
– А почему мы не пошли пешком? – спросила Лайл, словно обращаясь к себе. – Сказала бы… Сама я как-то не подумала.
– На самом деле даже хорошо, что на обратном пути мы сможем укрыться в машине.
Рука Лайл застыла на защелке ремня.
– Что-то ты странно себя ведешь. Мы тут одни. Просто скажи, что происходит. Если ты не хочешь фотографировать, то зачем мы приехали?
Ноэми отвернулась, обмотала фотоаппарат ремнем и спрятала его под своим сиденьем. Она никогда не смотрела людям в глаза подолгу – и Лайл не была исключением.
– Если я скажу тебе, прозвучит дико. Лучше показать.
Все лето, когда ей писали с незнакомого номера, Ноэми притворялась, что Линк еще жив. Разумом она понимала, что это не так, но в уголке сознания теплилась надежда, и Ноэми позволила этой надежде быть. Может, он сидит сейчас где-то на краю вселенной, держит сотовый телефон, печатает пальцами из плоти и костей. Нервы передают сигналы, по венам бежит кровь.
