– Наколенники обязательно надевать? – спросила Лайл, подозрительно разглядывая защитное снаряжение в руках Эмберлин.
– Да, и напульсники тоже. То есть необязательно, но лучше надень.
Они взяли скейты, и Лайл стала неуверенно, но настойчиво копировать движения Эмберлин. Эмберлин придерживала ее за локти, направляя вперед. Несмотря на прохладную погоду, кожа Лайл была теплой на ощупь. Эмберлин оттолкнула свой скейт в сторону и провела Лайл на скейте по покатому склону холма от края площадки до дренажной канавы, куда сливалась вода из фонтанов.
– Надо будет купить тебе обувь для скейта, – размышляла вслух Эмберлин.
– А эта почему не подходит?
Лайл надела свои единственные кроссовки, черно-белые All Star. За пределами спортзала Эмберлин ни разу не видела Лайл в чем-то, кроме берцев.
– Они не очень прочные. То есть ничего, годятся, но, если будешь регулярно кататься на скейте, порвешь их в клочья. У Converse есть обувь для скейта, но я их не пробовала. Надень-ка вот эти.
Эмберлин стащила с ног свои грязные сиреневые Vans и осталась стоять на тротуаре в одних носках. Большой палец на левой ноге проглядывал сквозь дырку.
– У тебя ноги замерзнут. Давай поменяемся. – Лайл принялась расшнуровывать свои кроссовки.
Эмберлин натянула обувь подруги, хотя та была ей маловата. Подошвами она почувствовала углубления, которые продавили в кроссовках чужие ноги. Обувь Лайл была еще теплее, чем ее кожа, и Эмберлин на какое-то время забылась, ощупывая стельки пальцами ног. Хотя кроссовки изрядно давили, она показала Лайл, как подпрыгивать на скейте. Для этого она использовала покатый бок игрушечного осьминога и прыгнула, оттолкнувшись от щупальца. Ее движения были плавными и грациозными, словно у фигуристки. Лайл наблюдала за ней, примостившись на бугристой оранжевой голове осьминога.
– Кажется, собирается дождь, – объявила она сверху. – В дождь лучше не кататься?
– Да, лучше не надо.
Они подхватили скейты и пошли к машине Лайл; первые капли шлепались на разноцветный металл детской площадки. Когда Эмберлин уселась в машину, дождь зарядил вовсю. Девочки стянули кроссовки, но переобуваться не стали и остались сидеть в носках. Лайл вставила ключи в зажигание, но уезжать не спешила. Вместо этого она отодвинула сиденье назад и сложила ноги на руле. Эмберлин дернула за рычаг внизу своего сиденья, и, слегка посопротивлявшись, кресло с громким стоном откинулось назад до предела.
Она выбрала каплю на стекле и стала следить за ней взглядом. Интересно, получится ли у нее доползти до нижнего края, не встретив по пути другие капли? Нет: на полдороге она слилась с другой, и они покатились вместе, оставляя за собой толстую неровную линию.
Не сказать чтобы в их местности слишком часто шел дождь. Время от времени, конечно, шел. И его хватило, чтобы утопить брата. Эмберлин даже не помнила ту майскую грозу, в которую погиб Линк. В Шивери редко бывали грозы; и еще реже случались ураганы, от которых падали деревья, засыпая улицы ветвями, и небо окрашивалось в зеленый. Ничего особенного в штормах Шивери не было. Кроме одного-единственного, который убил Линка.
Когда его нашли, он лежал, прислонившись к дереву, полуодетый. Ботинки, штаны и пиджак валялись рядом. С ним не было ничего, кроме кошелька, зажигалки, пачки сигарет и маленькой упаковки лакомства для кошек, которым он кормил семью енотов на заднем дворе. Ни записки. Ни следов на теле, которые бы намекали на вмешательство человека или животного. Просто оказался не в том месте не в то время. Когда местность – когда природа – убивает человека, она не оставляет следов убийства. У природы нет отпечатков пальцев.
– А Линк тоже катался на скейте? – спросила Лайл, нарушая молчание и выводя Эмберлин из задумчивости.
Люди редко спрашивали про Линка. Они обсуждали его, когда Эмберлин не было рядом, но больше всего их интересовала его необычная смерть, а не его собственная необычность. И им было неловко спрашивать у нее напрямую. Иногда она этому радовалась. Прожить несколько часов без навязчивых мыслей о Линке было для нее большим достижением.
Однако случались дни, когда ей хотелось поговорить о нем с кем угодно, кто согласится слушать. Говорить, пока не охрипнет. Но все хотели услышать про таинственное утопление. Их не волновало, что в шестом классе он взял в библиотеке книгу про коров или что перед сном считал не овец, а роботов. Они прыгали в реку, и их проводку тут же коротило. Никто не хотел слышать, что он хорошо рисовал, но смотреть больше любил на скульптуры. Ему нравилось обходить статуи со всех сторон и внимательно их разглядывать.
– Нет, – ответила Эмберлин. – Не катался.
– Хммм… – Лайл поводила пальцем по нижней губе, скатывая помаду в катышки. – Если выбирать из вас двоих, я бы подумала, что это он скейтер.
– Это потому, что он одевался как пацан, на которого орут владельцы магазинов за то, что он хулиганит на парковке.
Эмберлин повернула ноги к приборной панели и почувствовала сквозь носки прохладу стекла.
– Но я и себя скейтером не считаю, если честно. Я не то чтобы серьезно этим занимаюсь, не то что некоторые. Мне больше нравятся коньки.
– Ты поэтому играешь в хоккей?
– Ну наверное. То есть отчасти. Кататься на коньках и играть в хоккей – это далеко не одно и то же, но мне нравится, что хоккей такой быстрый. Прочищает мозги.
– Может, я как-нибудь схожу на твою игру.
Лайл улыбнулась смущенной, напряженной улыбкой и положила голову на руль, точно на подушку. Ее лицо по-прежнему было обращено к Эмберлин.
– Ну, для моральной поддержки.
– Было бы здорово, – ответила Эмберлин. – И уж если ты предлагаешь моральную поддержку, можно попросить тебя кое о чем?
Когда Лайл довезла ее до дома, они с Эмберлин прошли в гараж. Места там хватало только для одной машины, остальное пространство было завалено всякой всячиной. Родители парковали машины на подъездной аллее, прямо перед машиной Лайл.
Они вместе подняли дверь гаража, и она осталась висеть под потолком, омываемая дождевыми потоками. Даже без машины внутри гараж густо пах резиной зимних шин и бензином из газонокосилки. Полы были страшно грязные, покрытые жирными пятнами и мертвыми пауками, однако, почувствовав запах гаража, Эмберлин испытала странное желание прижаться языком к цементу и втянуть в себя этот восхитительно-мерзкий аромат.
Гараж ломился от коробок с праздничными украшениями, разными инструментами, излишками еды из кладовки, игрушками, к которым Эмберлин не прикасалась с двенадцати лет, картонками и бутылками на переработку и другими разностями.
У стены стоял велосипед Линка; шины сдулись уже несколько лет назад. Надувной бассейн кто-то неопрятной грудой втиснул на металлическую полку.
– Может, закрыть дверь? – спросила Лайл.
– Не, а то станет совсем душно.
