Она неодобрительно посмотрела на меня, хотя знала, что это не я швырнул бутылку. Но какая разница! Я тусовался с Гэтаном и разбивал стекло посреди улицы. Я был рядом всякий раз, как он говорил какую-нибудь гадость или вел себя безрассудно. Я тоже был не сахар. В тот момент я ненавидел его всей душой.
– Когда-нибудь на вас вызовут наряд полиции.
– Чего ты ворчишь, как бабка тысячелетняя. – Гэтан любил оскорблять Ноэми и выглядел при этом совершенно счастливым. Ему нравилось притворяться отвратительным типом. – Да расслабься. Ничьи шины не пострадают от крохотусенького осколка. Преступление есть, а жертв – нет.
– Ты серьезно? За всю историю существования шин их ни разу не повредили осколки стекла?
– Ну ты и нытик, – отмахнулся он.
Ноэми зашагала прочь. Я положил биту на землю и последовал за ней. Гэт рассмеялся, но я его не слушал. Она, словно бездомного щенка, повела меня за собой. Мы направились в лес. Озера там еще не было – то ли пряталось от нас, то ли еще не родилось. Мы искали камни и строили из них пирамиды на лесной земле. Мои были поменьше; они вились друг за другом спиралью. Свою она строила в центре моей спирали, серую, массивную.
– Ты веришь в пришельцев? – спросил я ее.
Она наклонила голову.
– Сейчас ты расскажешь мне, что тебя похищали инопланетяне?
– Нет.
– Ну что ж. В исследованной части космоса галактик бесчисленное множество, и в каждой миллиарды звезд. Даже если мы никогда не встретимся с обитателями других планет, это не значит, что их нет. Так что да, я, наверное, верю в пришельцев. А почему ты спросил?
– Я не верю в бога, – признался я. – Во всяком случае, в том смысле, в котором обычно о нем говорят. Но иногда я думаю, что бог может быть явлением относительным. Например, если жизнь на земле – это эксперимент внеземной расы, то они ведь будут для нас богами, так? Даже если они смертные. Даже если не всеведущие.
– То есть если пришельцы вывели наш вид в лаборатории?
– Или управляли нашей эволюцией.
– Это ты на уроках естествознания почерпнул? Линк, ты просто что-то с чем-то. А с Гэтаном ты обо всем этом разговариваешь?
Я выдавил из себя тихий смешок. Однажды я попытался утешить Гэтана и сказал, что люблю думать про другую реальность, в которой Элайджа был жив. В такой ярости я его раньше не видел. Казалось, ему была приятнее даже мысль о том, что его брат пошел на корм червям.
– Если ты думаешь о «боге» просто как о создателе, тогда конечно, – сказала Ноэми. – Но тогда ты был бы богом каждой картины, которую нарисовал. Хотя, конечно, твои картины не мыслят. Плохой пример. Наши родители были бы нашими богами. Наши телефоны и компьютеры должны были бы нас боготворить. – Она выбрала плоский камень и положила его на верхушку пирамиды. – Я не верю в разумный замысел. Только не в нашей вселенной. И если нас правда создали пришельцы, то они не будут для меня богами.
Даже не соглашаясь со мной, Ноэми внимательно меня слушала. С большинством людей я привык держать свои внезапные мысли при себе и притворялся, что их у меня нет.
Ноэми собрала маленькую горку из веток. Осторожно ступая по линии моей спирали, она прошла к башне, которую соорудила в центре. Там она принялась разламывать тонкие ветви на куски.
– Иногда мне снится, что в лесу есть озеро с маяком в центре. – Она стала раскладывать палочки по своей пирамиде. – А может, я видела его только раз, но мне показалось, что сон повторяется. Все там казалось таким знакомым. С тобой такое случалось?
– Может быть. Я обычно не помню снов.
– Я думаю, мне надо начать их записывать. Ну так вот, в этом сне я всегда знаю, как пройти к озеру, хотя оно каждый раз возникает в другой части леса. А сам лес во сне такой огромный. Мне во сне известно, что только я одна могу найти озеро, но мне это не кажется странным. Я не думаю, как же это возможно. Во сне я знаю, что уже приходила туда раньше. Что мне повезло, что я запомнила дорогу. Что мне повезло иметь такое место. Видишь?
Ноэми показала на спираль, пальцами повторяя в воздухе ее очертания, пока не дошла до башни в центре. С маленькой хижиной из веток, которую она соорудила на верхушке, пирамида и правда была похожа на маяк, окруженный волнами.
Позже озеро появилось из ниоткуда, словно кто-то услышал рассказ Ноэми и увидел, как я безотчетно помог ей нарисовать воду вокруг ее маяка. Я никогда не боялся озера. Каждый раз, ныряя в воду, я мог выплыть обратно на поверхность, и мир ждал меня снаружи. У озер не бывает крышек, которые захлопываются, когда ты оказываешься под водой. Маяк поднялся постепенно – не в смысле выстроился камень за камнем, а как-то прояснился в нашем зрении, словно всегда был там, но скрывался за дымкой тумана или яркими лучами солнца.
Незадолго до моей смерти мы стали складывать морских чудовищ из белой растворимой бумаги. Они напоминали морских драконов и лодки с лошадиными головами: тела-черпаки, вытянутые морды, заостренные уши. Наши чудища напоминали мне ледяные лодочки с праздника солнцестояния: они тоже растворялись в воде. Мы зашли в воду и смотрели, как они тонут. Ноэми фотографировала. В следующий раз нас ждала лодка. Словно все затонувшие фигурки из бумаги собрались под водой вместе и преобразились в нечто, что выдержит нас обоих. Я забрался внутрь и протянул руку Ноэми. Она шагнула в лодку, не дотронувшись до моих пальцев. Я начал грести по направлению к маяку.
Было тепло, но озеро замерзло, не успели мы проплыть и половину пути. Когда мы отчаливали, я не видел никакого льда – а теперь мы наткнулись на целый пласт. Каждый сантиметр воды от носа лодки до маяка стал плоским и затвердел. За нашими спинами плескалась вода, и мы повернули назад. Может, озеро передумало нас приглашать. А может, ему не понравилось, что я поплыл вместе с Ноэми.
Через несколько дней после антивыпускного я впервые нашел озеро самостоятельно. Лодки там не было – даже причала не было, – но все равно мне показалось, что озеро хочет со мной помириться. Я подумал, оно хочет мне сказать, что не такой уж я чужак, даже если приглашать на маяк оно меня не собирается. Я надеялся, что оно делает это не из жалости. Когда я погрузил пальцы в воду, волны были теплыми, точно летним днем.
Я снял ботинки, брюки, свитер и скользнул в воду. Мир погрузился в синий мрак. Я не видел дна, если оно вообще существовало. Мое тело было тяжелее воды. Мое тело было словно из стали. Я нырнул и проплыл целую вечность, но дна все равно не было. Я ждал, когда вода остановится, когда начнет выталкивать меня наверх. Сквозь поверхность пробивались лучи солнца, напоминая, что чем дальше я от него уплываю, тем сложнее будет вернуться. У моей головы роились пузырьки азотистого дыхания. Я дотронулся до чего-то неведомого – рыба? Камень? Растение? Земля?
Оно коснулось меня в ответ. Я отдернул руку и повернулся к поверхности.
Каменный палец вцепился мне в пятку. Солнце казалось так далеко – гораздо дальше, чем я помнил, словно я скользнул в какую-то дыру и очутился на дальнем краю солнечной системы. Оно было похоже на далекую, холодную звезду. Я потянулся к ней. О, если бы можно было ухватиться за луч света, вскарабкаться по нему из пучины неизвестности. Поверхность озера покрылась льдом – вернее, чем-то похожим на лед. Стекло. На ощупь оно не было холодным. По стенкам моей трахеи заструилась расплавленная боль. Я застрял под одной из ледяных лодочек с праздника солнцестояния. Когда я успел стать таким маленьким?
