– Что не так? – спросила она.
– Ты по-прежнему слышишь музыку?
Она замерла. Лодка медленно остановилась; вода плескалась все тише, пока звук ее тихих поцелуев не исчез совсем. И тогда Джонас услышал: там, из дальнего конца туннеля, откуда лился зеленоватый свет, тихо раздавались звуки скрипки. Он развернулся на звук.
– Теперь я хорошо его слышу.
Голос Ноэми звучал откуда-то издалека. Лодка сильно качнулась, и Джонас, повернувшись, увидел, как Ноэми прыгает в воду. Она оставила телефон и рюкзак в лодке и неуклюже брела по пояс в мутной воде, как астронавт в невесомости.
– Что ты делаешь? – спросил Джонас.
Он потянулся к ней, инстинктивно зная, что надо затащить ее обратно в лодку. Что-то с его головой было не так; какое-то существо прогрызало себе путь внутрь. Музыка стала громче и заглушала его собственные мысли. Она что, у него внутри? Или ему кажется? Череп заполнился каким-то туманом. Два расплавленных пальца прижались к его глазницам. Джонас попробовал пошевелить руками, но замер, точно в полусне. Руки его не слушали. Когда он наконец заставил их двигаться, они беспомощно захлопали, словно между кожей и костями не осталось ни единой мышцы.
Ему нужны были беруши; так он смог бы сосредоточиться – они всегда помогали ему, когда он хотел заснуть, поучиться или не слышать чужих разговоров. Потом он вспомнил, что у него на шее висят пушистые наушники Ноэми. Лучше, чем ничего. Собрав последние силы и сражаясь с гравитацией, он кое-как натянул наушники на голову и нырнул в океан тишины.
Ноэми исчезла. Сколько он просидел так один в лодке? Джонас шепотом позвал ее по имени, но кричать не решился: кто знает, что находится впереди. Подобрав весла, он изо всех сил стал грести в сторону зеленого свечения. Чтобы не отвлекаться, Джонас сосредоточился на скрипе, с которым весла царапали древесину лодки. Руки его не слушались, но Джонас как-то сумел привязать лодку к столбику на крошечной пристани. Дверная арка вела в огромное помещение; такое большое, что он не видел его целиком, пока не шагнул внутрь. Он стоял под куполом. Окна в потолке, все в разводах водорослей, напоминали пчелиный улей. Сквозь стекла и толщу воды сочился бледный зеленый свет. Ноэми стояла в центре залы, повернувшись к нему спиной. Рядом с ней никого не было. Откуда же доносилась музыка?
– Ноэми?
Она не пошевелилась. Ее застывшая статуя казалась частью интерьера. С безжизненно опущенных рук стекала вода, образуя на полу лужу. Вода медленно ползла по полу, испещренному большими темными пятнами, похожими на поверхность луны.
Джонас медленно подошел ближе и опять позвал ее. Она снова не ответила. Ноэми продолжала смотреть на изогнутую стену с окнами прямо перед собой. Рядом на полу валялась скрипка. Совсем ветхая, и струны на смычке все разболтались. В залу можно было войти только с той стороны, откуда пришел Джонас. Музыканту некуда было скрыться.
– Кто играл на скрипке? – спросил он.
Наконец Ноэми повернула голову и посмотрела на него. Сквозь него. Он осторожно протянул к ней руку и медленно повернул к себе. Встретившись с ним взглядом, она моргнула, и дымка тумана пропала из ее глаз.
Она тихо произнесла его имя: он увидел шевеление губ, но звуков не расслышал. Заметив, что стоит в луже, Ноэми сделала шаг в сторону; на сухом полу остались свежие серые отпечатки. Она наклонилась за скрипкой и сказала что-то, чего Джонас опять не услышал. По его коже побежали мурашки.
– Ты как? Может, пойдем обратно? – спросил он.
Она сжала пальцы, разжала их. Оглядела себя, пытаясь понять, все ли с ней в порядке.
– Я вся промокла, – сказала она, заметив, что ее одежда от груди и ниже потемнела от воды и вокруг хлюпающих ботинок собирается новая лужа. – Я что, выпала из лодки?
– Выпала? Нет, ты выпрыгнула.
Ноэми уронила скрипку, и даже сквозь наушники звук оглушил Джонаса. Он приобнял Ноэми за плечо и прижал к себе. Они направились обратно на пристань. Затхлая вода с ее одежды расплывалась по его собственной. Когда он не решался последовать за Ноэми, она пошутила, что не даст его в обиду. Она была так уверена в себе, что он пошел с ней и в лодку, и в маяк, и в глубокую, темную дыру в земле. Она была так уверена, что он чувствовал себя в безопасности. Но теперь ее дрожь, ее полупрозрачная хрупкость пугала Джонаса: он боялся, что, если они не успеют вовремя выбраться на землю, вся эта зала – и озеро, и лес, и все вокруг – обрушится на их головы. Пустота комнаты росла и ширилась у них за спиной. На этот раз Джонас сел за весла и смотрел прямо перед собой; Ноэми, спиной к нему, созерцала комнату, которую они оставляли позади. Ее распахнутые глаза с огромными зрачками в темноте напомнили ему взгляды Розенкранца и Гильденстерна.
Руки Джонаса устало молили его о пощаде, но он снова и снова напрягал мышцы, толкая лодку по воде.
– Может, мне пойти в школьную команду по гребле?
Наконец лодка ударилась о камень причала. На этот раз они не стали ее привязывать. Ноэми взобралась по стремянке, и Джонас последовал сразу за ней. Когда они вернулись на поверхность, то немедленно захлопнули люк, и Джонас ногой пихнул ковер сверху. Дверь, подпираемая стулом, все еще была распахнута. Ноэми отодвинула стул. Наконец они ступили на траву. До конца закрыть дверь у них не получилось, и они оставили небольшую щель.
– Ох, слава богу. Лодка на месте. – Джонас склонился над суденышком, уперевшись руками в колени, и попытался отдышаться.
Он был так рад увидеть бледный бок лодки.
– Слава богу, – повторил он.
Они гребли по очереди и так же по очереди оглядывались на остров. Дверь была неподвижна. Никто не вышел из нее – во всяком случае, они никого не увидели. Очутившись на твердой земле, они собрали вещи и пустились бегом от озера. Лишь когда деревья скрыли воду и маяк с глаз, Джонас легонько постучал Ноэми по локтю, и она замедлила бег. Она подняла на него взгляд, и он понял, что должен что-то сказать.
– Как ты? – спросил он.
– Ничего, – она кивнула. – Меня вырубило ненадолго. Спасибо, что не запаниковал.
Он коснулся ее волос и прижал кудри, ощущая под ладонью ее шею. Она откинула голову назад и облегченно сомкнула веки. Когда Ноэми открыла глаза, от ее сонливости не осталось и следа. Ветер холодил ему кожу. Ноэми, должно быть, умирает от холода. Вспомнив, какая слепая паника охватила его, когда Ноэми скользнула в воду с лодки, Джонас обнял ее за талию и крепко прижал к себе, загораживая руками от мира и стараясь избавить от всего холода, всей сырости, всего, что могло ей навредить там, под озером, и что еще пропитывало ее тело. Она зарылась в него, словно он был грудой одеял. По дороге в «Лэмплайт» он не отрывал рук от ее спины, и она ему позволила.
– Ты никого не видела в той комнате, когда пришла туда? – спросил он, когда они наконец вышли из леса.
– Ни души. – Ноэми покачала головой. – Я помню, как сидела в лодке, вокруг играла музыка… А потом стало тихо, и моя одежда промокла, и мы стоим в пустом зале.
