– Ты как? – спросила Эмберлин.
На ней были черные легинсы с сетчатыми вставками, и влажная грязь просочилась в сетку над коленом. Заструившись по коже, она остановилась где-то у лодыжки.
Лайл рассмеялась. Она была такая смешливая. Высокие раскаты ее голоса напоминали мелодичный звон колокольчиков.
– Все хорошо, – ответила Лайл.
Она села и прислонилась спиной к стволу дерева.
– Прости, пожалуйста. Я такая неуклюжая. Ты сама как?
– Ничего, только намокла немного.
Эмберлин закатала штанины, и грязь потоком вылилась ей на кроссовки. Она села рядом с Лайл: дерево было огромным, и они легко поместились рядом. Она подняла голову и посмотрела вверх, где узкие ветви разрезали небо на куски.
– Совсем не похоже на апрель. Все эти листья на земле…
– Я помню, что в детстве мы находили вьюнки в стволах деревьев. Синие, розовые, сиреневые… – Лайл сдвинулась пониже и склонила голову Эмберлин на плечо.
– Звучит здорово, – ответила та. – Я никогда не видела дикие вьюнки. Только на оградах и почтовых ящиках. Папа как-то посадил синие у крыльца, и Линк оплел ими кованые столбики перил, просто смеха ради. Мы не знали, что это ползучие растения. Мало-помалу они захватили все крыльцо. Настоящая магия.
– Ноэми вставляла их в волосы, – сказала Лайл. – У нее такие кудри, что цветы даже не выпадали. А из моих еще как.
– А как у вас вообще сейчас?
Эмберлин вытянула ладонь над землей и почувствовала исходящую от нее прохладу. И дрожь: дрожь руки, дрожь травы.
– В смысле?
– Ну, вы вообще видитесь? Или ты на нее за что-то злишься? Я очень благодарна, что ты пришла сюда со мной, но все равно немножко странно, что ты согласилась пойти без Ноэми. Ты же знаешь, ей бы это не понравилось.
– И что? Нам не нужно ее разрешение, что бы она там ни думала.
– Да, но обычно ты бы не стала ее злить. На Хеллоуин ты притворилась, что видишь мой костюм впервые, чтобы она не узнала, что мы купили его вместе. Не хотела ее обижать. Это мы тоже оставим в тайне?
– Мне все равно. Она-то без меня прекрасно обходится. Мы не обязаны друг перед другом отчитываться.
Лайл щелкнула по крошечной бледной поганке. Шляпка слетела и приземлилась в полуметре от них в траве.
– Вы с ней спали?
– Мы с Ноэми? – Лайл подняла голову с плеча Эмберлин и сощурилась на нее.
Радужки у нее были той синевы, которой бывают только глаза: что-то среднее между синим и всеми остальными цветами в мире.
– А с кем еще?
Лайл потрясла головой:
– Мы с ней как сестры. Я удивлена, что ты вообще спросила. Что, со стороны похоже, будто я в нее влюблена?
– Я не знаю. Мне нравится думать, что я хорошо разбираюсь в людях, но иногда, наверное, я слишком присматриваюсь, и мне начинает казаться всякое.
– Я люблю ее, но не в этом смысле. А ты когда-нибудь была влюблена?
– Нет, вообще никогда. Я собираюсь стать бешеной бабкой с сорока кошками. Хотя лучше выбрать животное поменьше. С сорока хомяками?
– Я считаю, достойная жизненная цель. – Лайл встала и отряхнула траву с зада.
– А ты была влюблена? – спросила Эмберлин.
– Не в Ноэми.
– А в кого? Я их знаю?
– Хм.
Лайл улыбнулась, но затем быстро сжала губы – убрала улыбку, точно это была тайная записка, которую надо было сжечь после прочтения. Зубы у нее были прямые и белые. Ни мазка помады, но Лайл все равно провела по ним языком, растягивая кожу между носом и ртом.
– А бегаешь ты так же быстро, как ездишь на скейте? – спросила Лайл.
– Ну, не медленно.
– Давай тогда посмотрим, кто быстрее добежит до воды.
Эмберлин еще не успела встать, а Лайл уже убежала. Эмберлин неспешно поднялась и завязала шнурки. Потянулась, подняв руки и вытянув шею. И пошла в сторону, где скрылась Лайл.
Догонять Лайл было совсем не сложно. Эмберлин не надо было напрягаться, чтобы держаться поблизости. Иногда она скрывалась из вида, петляла между деревьями, но Эмберлин сразу замечала ее клетчатую куртку или желто-зеленые волосы за деревом. Лайл была самым шумным, самым неловким бегуном на всю Миннесоту.
Казалось, она переломала все ветки в округе, прошелестела всеми листьями. Каждый шаг сопровождался двойным шорохом, словно нетерпеливые пальцы барабанили по столу. Лайл бежала впереди, но ее ритмичное дыхание сбивалось и растягивалось, и вот уже Эмберлин слышала его сзади; вот у нее в ухе раздался хрип; вот прядь волос выбилась из хвоста. Они остановились, когда увидели блеск воды. Даже если они нашли озеро по чистой случайности, Эмберлин показалось, будто брат посвятил ее в какой-то свой секрет.
Лайл согнулась пополам и уперла руки в колени. Дыхание у нее прерывалось.
– Ну я… и… развалина.
Теперь они стояли неподвижно, но лес у них за спиной гремел, словно что-то неслось сквозь ветви. Не ветер. Что-то тяжелое, у чего был вес, мускулы и свободная воля.
Эмберлин обернулась и увидела оленя. Или так ей показалось. Ей никогда не попадались такие бледные олени. Он резко вырисовывался на фоне деревьев, словно лунный свет прорезал ночную тьму. Не говоря ни слова, она положила руку на спину Лайл и кивнула по направлению новоприбывшего. Девушки наблюдали, как оно движется. Шерсть с него свисала клоками. Чем ближе оно подходило, тем яснее видела Эмберлин сплетение волокнистых шерстинок. Один-единственный рог торчал из виска, а вторая сторона головы была гладкой, как у молодой оленихи. Эмберлин ничего не знала про оленей, но одинокий рог показался ей странным; вдобавок его окружали какие-то шишки, словно новые рога росли до того, как отвалился старый. Это напомнило Эмберлин фотографии белого грибка, который цеплялся к насекомым и превращал их в зомби.
Когда полуолень появился из леса и встал перед ними на озерном берегу, Эмберлин и Лайл сделали осторожный шаг назад. Это был не олень. У него было мускулистое тело, длинная морда и широкие ноздри. Спутанная белая грива. Существо было лошадью с рогом из белой березовой ветви. Тело, казалось, тоже было из дерева: с каждым шагом – даже по траве – слышался треск дерева.
Лайл ущипнула Эмберлин за руку и оттащила ее в сторону, с пути существа. Оно едва заметило их – блеснули озерной глубиной два темных глаза, – и лошадь проскакала мимо девушек к озеру.
С гривы и хвоста тек неизбывный поток воды. Серые копыта оставляли в земле глубокие лужи. Красные водоросли липли к грудной клетке, обвиваясь вокруг ребер. На спине кишели пресноводные моллюски. Эмберлин склонилась к лужице от копыта и увидела в ней серебристую рыбку.
Лошадь зашла в воду и уверенно направилась дальше и глубже. Озеро забиралось ей на спину, и шерсть, белесая шерсть мутно запенилась, как речной прибой. Наконец, когда над поверхностью осталась лишь голова, рог стал казаться девушкам беспарусной мачтой на тонущем корабле. Он разрезал гладь воды, пока лошадь совсем не скрылась из виду. Когда голова исчезла под водой, не поднялось ни пузырька, лишь на пару секунд на водной глади осталась рябь в виде буквы V.
