Одри тем временем не сомневалась, что сериал отображал вполне реальные встречи с потусторонним. Сидя в кресле и положив ноги в тапочках на оттоманку, она усердно вязала спицами (или крючком – Джонас, честно говоря, не замечал разницы).
– Вы с Ноэми поругались?
– В смысле?
Джонас, избегая смотреть ей в глаза, с усиленным вниманием уставился в телевизор.
– Просто вы раньше отлично ладили. А теперь я почти не вижу вас вместе.
– Она занята. С тех пор как стало теплее, она каждый день выходит на пробежки. Ноэми любит бегать одна, так что дома ее почти не бывает.
На самом деле Джонас однажды спросил, можно ли побежать с ней, хотя и не понимал, как кто-то может добровольно бегать.
Ноэми, разумеется, отказала – и он, разумеется, воспринял отказ на свой счет.
– Ну что ж, звучит логично, – сказала Одри.
На руке у нее была татуировка с летящими в зеркало птицами. С каждым ее движением птицы словно махали крыльями.
– А вообще, как тебе школа?
– Ничего. Что ты вяжешь?
– Детское одеяльце. Одна из моих сотрудниц ждет ребенка. – Она улыбнулась и поправила очки. – Но не думай, что я не заметила, как ты сменил тему разговора. Если Ноэми занята, хорошо бы тебе найти новых друзей. Я в восторге от твоей компании, но у тебя должны быть запасные варианты. Не все же вечера проводить со мной у телевизора.
– А мне нравится смотреть с тобой сериалы. – Джонас набрал подушек, сложил их на подлокотник дивана и прижался к ним плечом.
Он проснулся много позже на диване. Странно, что он вообще заснул. Во рту у него пересохло, глаза щипало. Кто-то убавил громкость, и Джонас почти не слышал, что говорили по телевизору. Комнату освещала только маленькая лампа на столе. Экран сообщил Джонасу, что сейчас три утра, и он выключил сначала его, потом лампу и на ощупь отправился наверх.
Сквозь окно на лестнице прохладный лунный луч бил в коридор на втором этаже, но Джонас оставил его позади, проходя к себе в комнату. Его лодыжка наткнулась на что-то мягкое, и когда Джонас протянул руку вниз, то почувствовал пушистое, рокочущее тельце Розенкранца или Гильденстерна. Он поднял кота на руки… Судя по тому, что кот не замер в ужасе, это был Гильденстерн… и прижал его к груди. Внезапно кот ощетинился, тихо зарычал и, не успел Джонас понять, что его так взволновало, запустил когти ему в футболку.
Джонас слегка наклонился, чтобы опустить кота на землю, и, как только лапки Гильденстерна коснулись пола, он помчался прочь и исчез в дали коридора.
Темнота перед Джонасом сгустилась, а потом, моргнув, ступила вперед сгустком черноты. У нее появились очертания. Джонас ждал, пока наваждение исчезнет, растворится в окружающей ночи. Однако тень развернулась и стала походить на стоящего человека. Она высилась, пока не переросла Джонаса. От стены отделилась голова в чем-то вроде капюшона. Джонас прислонился к стене, надеясь, что видит игру света и тени и под другим углом она исчезнет. Тень не исчезла.
Фигура – человек – подвинулась. Прошла доля секунды, пока огромная фигура поворачивалась в сторону, но Джонасу показалось, что миновала целая вечность. Голова слегка наклонилась вперед, и, хотя глаза оставались во тьме, Джонас разглядел нижнюю половину острого, бледного лица и прямой рот. Губы дернулись и разомкнулись, но, если фигура что-то произнесла или вздохнула, Джонас этого не расслышал. Затем половина лица исчезла из вида, и сгорбленная фигура прошествовала сквозь закрытую дверь в комнату Ноэми.
Джонас не раздумывая последовал за ней. Лебедь дверной ручки показался ему странным на ощупь. Он распахнул дверь. Поводив рукой по стене, он нащупал выключатель, он позвал ее по имени, он обвел взглядом комнату, выискивая фигуру во тьме.
Он еще не успел найти свет, когда Ноэми включила ночник у кровати.
– Джонас, что это такое?
Они были одни в комнате. Сквозь раздвинутые занавески кровати он увидел россыпь кудрей вокруг ее головы. Она тыльной стороной ладони отвела волосы от глаз и, рассерженно прищурясь, смотрела прямо на него.
– Я увидел кое-что в коридоре.
Не обращая внимания на ее протесты, он подошел к шкафу и распахнул двери. Никого. Ноэми уже уселась в кровати, сонно протирая глаза и, словно смирившись с происходящим, позволила ему искать дальше. Джонас встал на колени у кровати и заглянул вниз. Ничего, кроме кошачьих игрушек. Он проверил ванную. Пульс бешено стучал ему в виски, когда он отдернул занавеску у ванны с львиными лапами. Многоножка спешила скрыться в отверстии слива. Ноэми их очень боялась, поэтому Джонас, морщась от отвращения, придавил членистоногое салфеткой. Джонас ненавидел убивать насекомых. Он представлял, как они при этом вопят, но люди не слышат, потому что звуки слишком высокие или слишком тихие для наших ушей. Он смыл многоножку в унитаз и вернулся обратно в спальню, красный от смущения.
– Может, тебе приснился кошмар, – с мягким нетерпением предположила Ноэми.
– Да. Извини.
Он молча ушел, и она погасила свет прежде, чем он оказался в своей комнате.
22. Эмберлин
Парк за фабрикой попкорна кишел бродячими кошками, которые наверняка приходились друг другу родственниками: у большинства одинаково изгибался хвост и были длиннющие верхние клыки. В центре парка, в розовом саду, стояла окруженная скамейками безголовая статуя основателя компании, Николая Несса. По слухам, пару лет назад Линк приклеил маску Бэтмена к лицу статуи, но с тех пор торнадо успело снести ей голову. Эмберлин так и не успела на нее поглядеть. Если верить Ноэми, теперь голова хранилась за задним сиденьем Гэтанова джипа.
– Бедный старина Николай, – сказала Лайл. – С головой он казался таким веселым – ну, как будто он был рубахой-парнем, которого прокляли, и он с тех пор живет в статуе.
Она оторвала головку ириса и заткнула ее Эмберлин за ухо.
– У тебя не проколоты уши? – Лайл провела пальцем за мочкой уха Эмберлин.
– Не-а. Я всю жизнь занимаюсь спортом, а с сережками это не очень удобно.
Лайл распласталась поперек скамейки, где сидела Эмберлин, и положила голову ей на колени. Ноги Эмберлин напряглись, и, как она ни старалась, бедра не собирались расслабляться на деревянных досках. Пальцы ее ног в балетках едва доставали до гравийной дорожки. Лайл отращивала волосы, и теперь они были спереди длиннее: ей нравилось шумно выдыхать, поднимая челку в воздух.
– Ты что-нибудь говорила Ноэми про ту лошадь? – спросила Эмберлин.
– Нет, – вдохнула Лайл. – Я собиралась, но теперь думаю, что это надо было видеть своими глазами. Я пыталась рассказать брату, когда пришла домой, и он попросил отсыпать ему моей наркоты. А ведь Ноэми не такая доверчивая, как Паркер.
– Ты думаешь, она не поверит нам, хотя сама была на озере, видела маяк и все такое?
