– Все хорошо. Я своего отца едва помню. Не могу сказать, что жалею, что мы вообще знакомы, но все равно очень грустно, что он меня знал и решил уйти. Я не держу на него зла. Вот мама осталась, и ее я ненавижу куда больше.
– Гэтан, мне так жаль.
– Да ладно… – Он сложил руки лодочкой и пустил в ее сторону струю воды. – Все в порядке. Татуировку я подарил себе на день рождения.
– Да, точно! Я раньше думала, что ты шутишь, когда говорил, что родился на первое апреля. С прошедшим тебя. Как отметил? Ну, помимо татуировки.
– Спасибо. Да никак не отметил. Но, в общем, да, восемнадцать. Могу переехать и жить один, но мне придется платить за колледж, так что… не знаю.
– Можешь пожить в «Лэмплайте».
Ноэми едва могла поверить, что сказала это – ей и в голову не приходило предложить ему такое, пока слова сами не сорвались у нее с языка.
– Я и так постоянно торчу у Миллеров, но им я хотя бы нравлюсь.
– Моей маме тоже. И у нас есть свободные комнаты. Если тебе это диковато, можешь платить аренду. Не ты первый, не ты последний.
– Спасибо за предложение. Лучше бы ты меня не жалела, конечно, но… в общем, да, спасибо.
– Я бы не предложила, если бы мне не хотелось, чтобы ты жил рядом.
– Какая доброта.
– Скажи, если надумаешь, и я спрошу у мамы. Ну ладно.
Она сделала шаг назад, выглянула в окно и увидела звезды.
– Уже темно. Мне пора домой.
– Я могу тебя отвезти.
Он взобрался по ступенькам и стянул полотенце с перекладины спасательской вышки. Она наблюдала, как он вытирает руки и грудь, потом юбкой оборачивает полотенце вокруг пояса. Прямо под пупком у него виднелась светлая, едва заметная щетина. Ноэми почему-то умилила мысль о том, как он аккуратно бреет кожу на животе. Она раньше не думала, что Гэтан уделяет много внимания внешности.
Даже приняв душ в темноте раздевалок, они все равно заполнили джип Гэтана запахом хлорки. Он завел машину, и в салоне громко заиграла жизнерадостная поп-музыка. Ноэми подскочила от неожиданности. Он тут же выключил радио, и они поехали, опустив стекла, слушая стрекотание сверчков и гул проезжающих машин.
– Кажется, я наглотался воды, – сказал он, морща нос.
– А нечего плавать с открытым ртом.
– Ха-ха. – Машина встала на светофоре. – Хочешь заехать в кафе? Что-то мне бургер захотелось.
– Ты только что сказал, что тебе нехорошо.
– Мне всегда достаточно хорошо, чтобы наесться мусора.
– Ну ладно. Я, наверное, пас. Сколько бы ты ни плавал, ни бегал и ни тягал железо, все равно сосуды у тебя, наверное, все в холестериновых бляшках. Во всех этих бургерах столько насыщенных жиров…
– Ноэми, меня очень трогает твоя забота о здоровье моей сердечно-сосудистой системы.
– Ой, да заткнись ты.
– Ну тогда домой!
Загорелся зеленый.
Когда они остановились у дома, она потянулась к дверной ручке и поблагодарила его за то, что подвез. «Спасибо, что поговорила со мной», – ответил он. И она уже не помнила, каково это – ненавидеть его. Да и ненавидела ли она его хоть когда-нибудь?
24. Джонас
По-летнему теплым днем в конце апреля, когда Ноэми была на работе, кто-то позвонил в дверь. Зловещее металлическое эхо прозвенело по первому этажу. Джонас открыл дверь и увидел на пороге улыбающуюся Эмберлин.
– Привет! Как дела?
– Привет.
Вместо рюкзака за спиной у нее была под мышкой громоздкая сумка.
– Я пыталась тебе написать, но ты не отвечал. Прости, что пришла, не предупредив.
– Да ничего страшного. – Джонас шагнул в сторону, пропуская ее в фойе. – Я не заметил, что телефон вибрирует, иначе бы ответил.
Эмберлин порылась в сумке и достала оттуда тонкую стопку бумаги, переплетенную от руки.
– Это Линк сделал, – сказала она. – Это книга комиксов. Думаю, он нарисовал их для Ноэми.
Она протянула книжку Джонасу, и он принялся листать страницы.
– Мы нашли их в его комнате после смерти, и я все собиралась переплести их и отдать Ноэми, но всегда находились какие-то срочные дела.
Комиксы были раскрашены в яркие цвета, хотя несколько последних страниц казались незаконченными. В главных ролях были Линк и Ноэми – вернее, их воображаемые версии. Джонас сразу их узнал. У Ноэми были те же кудрявые волосы и веснушки, тот же причудливо-сексуальный стиль. Линк, должно быть, долго наблюдал за ней, чтобы запечатлеть, как она выглядит и двигается. Главная разница между персонажами и их прототипами заключалась в том, что у первых были суперспособности: Линк владел телекинезом, а Ноэми могла искажать чужое восприятие. К удивлению Джонаса, комиксы не походили на признание в любви: главные герои ни разу не оказались в сколько-нибудь романтической ситуации. У Ноэми из комиксов не было кошек, зато ее повсюду сопровождал ручной волк, который спал у изножья ее кровати. На последних страницах волк преобразился в кое-кого еще, кого Джонас тоже знал. Эти кадры были набросаны карандашом, но даже Джонасу было понятно, что небрежно начерканные линии изображали Гэтана Келли.
– Разумеется, он не закончил, но я все равно решила, что должна отдать комиксы Ноэми. Тут посвящение ей.
Эмберлин повернула книгу в руках Джонаса и показала на внутреннюю сторону обложки.
– Она сейчас на работе, – сказал Джонас.
– Я знаю. Поэтому я, честно говоря, и пришла.
– Почему ты не хочешь отдать ей это в руки?
– Не знаю… – Она, притихнув, опустила глаза. – Может, это будет странно. Не то чтобы мы избегали друг друга со смерти Линка, но она явно не хотела вести меня к озеру, ну и все такое. Мы как-то стараемся не говорить про Линка. Может, ей лучше получить комикс не от меня.
– Но почему? – спросил Линк. – Если его ей отдам я, то будет еще страннее.
– А вы не разговариваете сейчас? – Она теребила пальцами прядь. – Я заметила, что как-то у вас разладилось, но не хотела ничего говорить. Нам с Лайл было интересно, почему она в последнюю минуту отказалась идти в кино. Если хочешь, могу оставить с комиксом записку. Так ей не придется сразу что-то мне отвечать. Прочтет и ответит, когда ей захочется.
– Да, давай.
Ноэми казалась человеком, который не любит, когда ей лично передают подарки. Джонас был почти уверен, что так будет лучше, чем если он вручит ей книгу – тем более теперь она совершенно явно его избегала.
Он провел Эмберлин на второй этаж.
– Какая из комнат твоя? – спросила она.
– Вот эта. – Джонас жестом указал на раскрытую дверь. – Но там не так уж и много моих вещей. Комната как комната, честно говоря.
